Дом для всех

Кротов Антон Викторович

Машина медленно ползла по горной дороге, заросшей лесом с обоих сторон; ярко светило солнце, снижаясь в сторону заката; вдалеке большие зелёные горы, с вершинами, уже покрытыми снегом — удивительно, как быстро начинается тут зима: ведь ещё август!

Охотник открыл рюкзак и достал оттуда большой жёлтый кусок чего-то, оказавшегося самодельным сыром.

— Берите, берите, не стесняйтесь, вы городские, а я здесь, в лесу, найду себе пропитание. А сейчас мы на речке остановимся, оставайтесь с нами, переночуете, куда на ночь глядя тащиться? А место тут хорошее.

Так и вышло. Посреди леса, у речки Баргузин (в верхнем её течении), стоял старый вагончик. На него указывала ржавая табличка с надписью:

«Место отдыха». Около вагончика стоял другой «Урал». У него не было передних колёс, и вместо них кабину поддерживала неустойчивая хитрая конструкция из пеньков и брёвен. Вокруг сломанной машины стояли некоторые потёртые жизнью водители и радовались приезду второй машины, с нами в кузове.

Оказалось, что обе машины перевозят кирпичи (по этой гнилой дороге!) из Улан-Удэ в сторону БАМа. Но одна из машин неделю назад сломалась: под тяжестью кирпичей на этой разбитой дороге переломился передний мост! К счастью, это произошло в удобном месте, прямо у речки в «Месте отдыха». Второй «Урал» ездил за запчастями. Теперь вся бригада, человек шесть, соединились вместе, и в ближайшие дни они собирались починиться — вручную, в лесу, с помощью деревянных рычагов поднимая многотонную машину!

Развели костёр, сварили суп, пообщались с водителями (я был переводчиком между ними и французами). Поставили палатки — я свою большую, а французы свои карликовые палатки. У каждого из буржуев было по одной маленькой однослойной палаточке, размером с гробик, в которой и одному человеку тесно. Рюкзаки и велосипеды они оставляли снаружи. Каждая палатка весила всего по 800 граммов, а стоила целых 350 евро. Я подумал, что спать в таких гробиках весьма тоскливо.

Августовская ночь в Забайкалье не должна быть особо тёплой. Но сейчас мне было непривычно зябко. Наутро я вылез — лужи и ручьи покрылись льдом, деревья, трава и велосипеды в инее! Французы, уже давно покинув свои «гробики», прыгали вокруг костра и (наверное) матерились по-французски, проклиная холодное сибирское лето. Ночью было –9.

Велосипеды не оправдали надежд, и французы мечтали от них избавиться. Как нам стало известно, водители «Уралов» через пару недель, починившись, отвезут свои кирпичи в Уоян и вернутся в Улан-Удэ. Интуристы надеялись спихнуть свои велики в кузов одного из «Уралов», и получить их уже в Улан-Удэ (за то время они дойдут до УУ пешком). Я удивился, но всё же перевёл водителям предложение французов. Те тоже удивились, но согласились. Тут ещё больше удивился я: ну и комбинация! Французы записали адрес и телефон водителя (он оказался не из самого УУ, а из какого-то посёлка), и — велосипеды были погружены! Сперва, правда, мы с французами долго перегружали кирпичи из сломанного «Урала» в другой, целый. И так согрелись. И избавились от велосипедов! Как ни странно, через пару недель французам удалось добраться до УУ, и получить велики обратно.

…Прошло четыре ночи после моего выхода из Куморы — и в один прекрасный момент перед нами возникла избушка — кордон егерей. Действительно, момент прекрасный — значит, скоро нас встретит цивилизация, дороги, машины, магазины и проч.

На кордоне два человека, сидят на въезде в сей Джергинский заповедник, с намерением собирать со всех входящих и въезжающих деньги за посещение. Живут они вахтовым методом, сменяясь каждые две недели. Сменная машина как раз сегодня утром ушла, и перед нами была свежая смена, только что приехавшая из посёлка Майский (где находится контора заповедника).

Французы, как оказалось, всю дорогу шли и мечтали о бутербродах и чае с вареньем. И на их радость, указанные лакомства у лесников оказались! Нас повели в домик угощать, а я подарил хозяевам книги по автостопу. Долго засиживаться не стали: я поторопился утащить французов, пока они не слопали

все запасы варенья! Кроме того, я опасался, что лесники попробуют всё же содрать с интуристов некую сумму за посещение заповедника (иностранцам — в 10 раз дороже, чем россиянам!)

Поблагодарили егерей и пошли дальше. Метрах в 300-х широко разлился Баргузин, мы уже не в первый раз должны перейти его. Моста не было. Глубина 1 метр, ширина метров сорок, течение весьма быстрое и холодное. В сезон дождей вообще нельзя перейти, а сейчас — попробуем. Медленно и осторожно перешли реку, правда подмочили рюкзаки — и оказались в цивилизованном мире!

Здесь, на другом берегу реки, проходила вполне сносная грунтово-песчаная дорога, по которой (предположительно) раз в несколько часов проезжали местные машины. Поворот к реке украшал ржавый информационный щит с гербом РСФСР: «ЛЕСА РСФСР — общенародное достояние. Берегите лес!»

Под этим щитом я сфотографировал французов, и тут мы расстались. Иностранцы пошли направо, где (по словам егерей) в трёх километрах находились горячие минеральные источники; я — налево, где через 17 км ожидался посёлок Улюнхан, окраинный пункт бурятской цивилизации.

…До Улюнхана никто меня не подвёз (некому было). По сторонам дороги — луга, покосы, стога, а дальше — параллельные дороге вереницы гор со снежными верхушками. Здесь снег начинается уже на высоте 2000 м. А на песчаной дороге сидели тысячи кузнечиков-самок и откладывали в песок свои яйца. Солнце склонялось к вечеру, когда я прибыл в посёлок.

Улюнхан содержит примерно две тысячи жителей-бурят, из коих добрую треть составляют дети. Три магазина, еда довольно дорога: я купил хлеб, произведённом аж в Усолье-Сибирском, за 1000 км отсюда! Каждый вечер сюда приходит единственный автобус из райцентра — Курумкана; каждое утро он же отправляется обратно. Кроме этого ПАЗика, транспорта немного: можно потратить целый день, чтобы проехать автостопом 80 км от Курумкана до Улюнхана. Я решил дождаться утреннего автобуса, а пока заночевать в посёлке. Спросил в магазине, где здесь продают молоко; местная женщина сразу повела меня к себе; я наполнился молоком и попросил разрешения поставить палатку у них во дворе; мне не отказали. Изготовили ещё и кипятка по моей просьбе, хотя внутрь дома и не позвали. Весь вечер, уже после захода солнца, мою палатку навещали местные девушки, желающие со мной познакомиться и тоже уехать путешествовать по всему свету.

Утром я собрал палатку и отправился на автобус. Он пользовался ажиотажным спросом. Бабушки и дедушки провожали, как на фронт, своих внуков — те ехали на учёбу в город, после каникул. ПАЗик «под завязку» заполнился молодёжью, некоторые даже не влезли.

После Улюнхана я заметил исчезновение своей старой зелёной куртки. Видимо, я забыл её вчера, у лесников. Так завершилось её 6-летнее использование (в этой куртке я ещё ездил в заполярный Нарьян-Мар в начале 2000 г.).

В бурятских сёлах кипит жизнь, много детей, не видно ни одного гнилого дома; но чем ближе к Улан-Удэ, тем сильнее деградирует деревня. Русские деревни совсем спились в большинстве своём; кто мог из молодых — уехал в город. Дорога от Улюнхана до Улан-Удэ асфальтирована частично.

Вечером я добрался до бурятской столицы. Заночевал у Алексея, активиста-трезвенника. Кроме трезвости, он ратовал за Русь, за Русский Народ, численность которого прискорбно сокращается, генофонд которого портят мигранты, а лесные массивы — проданы китайцам. Он тщательно искал в мире Образ Врага, без которого жизнь была бы неполной. Я уверял, что можно жить и без образа врага, и что и монголы, и китайцы, и азиаты — друзья нам, а не враги. В таких разговорах прошло долгое время, и только за полночь мы завалились спать.