Дом духов
Шрифт:
Я знаю, что говорят обо мне. Говорят, среди прочего, что я убил в своей жизни одного или нескольких человек. Это неправда. Если бы это было так, мне ничего не стоило бы признаться в этом, потому что в моем возрасте об этих вещах уже можно говорить без боязни. Мне немного осталось до конца. Я никогда не убивал человека, ближе всего я был к этому в тот день, когда схватил топор и накинулся на Педро Терсеро Гарсиа.
Мы приехали домой ночью. Я с трудом спешился и направился к террасе. И совершенно забыл о мальчишке, который сопровождал меня, потому что на всем пути он ни разу не открыл рта. Я удивился, почувствовав, что он дергает меня за рукав.
— Вы дадите мне вознаграждение, хозяин? — спросил он.
Я его отшвырнул.
— Нет вознаграждения для предателей, для доносчиков. Да! И я запрещаю тебе рассказывать о том, что произошло. Ты понял меня? — прорычал я.
Я вошел в дом и направился прямо туда, где можно было выпить глоток из бутылки. Коньяк обжег мне глотку и немного разогрел меня. Потом
На улице перед закрытой дверью стоял Эстебан Гарсиа. Как и я, он плакал от злости.
Глава 7
БРАТЬЯ
У приехавших в столицу Клары и Бланки вид был жалкий. Лица распухли, глаза покраснели от слез, а одежда помялась за время долгого путешествия в поезде. Бланка, высокая и статная, была все же слабее, чем мать. Она вздыхала днем и непрерывно рыдала во сне начиная с того самого дня, когда отец избил ее. Но Клара не хотела привыкать к несчастью. Когда они вошли в «великолепный дом на углу», пустой и мрачный, подобный склепу, она решила, что довольно хныканья и жалоб, что настал час сделать жизнь веселой и приятной. Она заставила Бланку помочь ей в поисках новых слуг, а также открыть ставни, снять простыни, покрывавшие мебель, чехлы с люстр, отворить двери, вытрясти пыль и распахнуть окна, чтобы впустить свет и воздух. Этим они и занимались, когда послышался ни с чем не сравнимый запах лесных фиалок, по которому они узнали о визите трех сестер Мора. Они проведали о приезде Клары и Бланки то ли с помощью телепатии, то ли просто из симпатии к ним. Их веселая болтовня, их холодные компрессы и их неподдельное очарование сделали свое дело. Мать с дочерью освободились от телесных ран и душевной боли.
— Нужно будет снова купить птиц, — сказала Клара, увидев через окно пустующие клетки и запущенный сад, где возвышались обнаженные статуи богов Олимпа, кое-где покрытые голубиным пометом.
— Я не понимаю, как вы можете думать о птицах, если у вас не хватает зубов, мама, — заметила Бланка, которая не могла привыкнуть к новому облику матери.
У Клары на все было свое время. Через две недели старые клетки уже были полны птиц, и она заказала себе фарфоровый протез, который держался на своем месте с помощью хитроумного механизма, крепившегося к коренным зубам. Правда, система оказалась такой неудобной, что она предпочитала носить фальшивые зубы на ленточке, одетой на шею. Вставляла их только во время еды и иногда — для общественных собраний. Клара вернула дому жизнь. Она приказала кухарке постоянно поддерживать огонь в печи и готовить еду на самое разнообразное количество гостей. Она-то уж знала, почему так говорила. Через несколько дней стали приходить ее друзья из Красного Креста, спириты, теософы, иглоукалыватели, телепаты, фабриканты дождя, перипатетики, [37] адвентисты седьмого дня, нуждающиеся и бездомные художники — в общем, все, кто обычно составлял ее окружение. Клара царила среди них как маленькая верховная правительница, у которой недоставало зубов, но не доброты и внимания. К этому периоду относятся ее первые серьезные попытки связаться с внеземными существами, и, как она записала, тогда появились первые сомнения по поводу происхождения духовных посланий, которые она получала, наблюдая за маятником или столом о трех ножках. Слышали, как она часто говорила, что, возможно, это были не души усопших, которые блуждали в другом измерении, а существа с других планет, пытавшиеся установить связь с земными созданиями, но, поскольку они состояли из неосязаемой материи, их легко было принять за умерших. Это предположение увлекло Николаса, но не было принято тремя сестрами Мора — они были очень консервативны.
37
Перипатетики — ученики и последователи Аристотеля.
Бланка жила в стороне от этих сомнений. Существа с других планет, по ее мнению, относились к той же области, что и души умерших, и она не могла понять страстное увлечение своей матери непременно различить одних и других. Она была очень занята по дому, потому что Клара отказалась от домашних дел под предлогом того, что у нее никогда не было к этому склонности. «Великолепному дому на углу» требовалось целое войско слуг, чтобы поддерживать чистоту, а свита ее матери обязывала к постоянному надзору за кухней. Одним нужно было готовить каши и зелень, другим — овощи и отварную рыбу, фрукты и кислое молоко для трех сестер Мора и аппетитные мясные блюда, сласти и прочую отраву — для Хайме и Николаса, у которых был неутомимый аппетит. Со временем оба брата пройдут испытание голодом: Хайме из солидарности с бедными, а Николас — чтобы очистить душу. Но в тот период они еще были здоровыми, молодыми и жаждали испытать радости жизни.
Хайме поступил в университет, а Николас все еще искал свою судьбу. У них был доисторический автомобиль. Братья купили его на доходы от продажи серебряных блюд, которые похищали из родительского дома. Автомобиль окрестили «Ковадонга»,
Клара была счастлива оттого, что находится вместе со своими сыновьями, и стремилась жить с ними в дружбе. Она мало бывала с ними во времена их детства и в стремлении сделать их «настоящими мужчинами» вынуждена была не слишком их нежить. Теперь они стали почти взрослыми, истинными кабальеро, и она хотела доставить себе удовольствие баловать их, как следовало бы делать, когда они были маленькими. Близнецы выросли без ее ласк и привыкли обходиться без них. Клара поняла, что они оба не принадлежат ей. Она не потеряла голову от отчаяния, оставаясь в прежнем добром расположении духа. Приняла юношей такими, какими они стали, и радовалась общению с сыновьями, ничего не прося взамен.
Зато Бланка без конца ворчала, потому что ее братья превращали дом в помойку. За ними по пятам шел беспорядок, ералаш и суматоха. А девушка полнела на глазах и с каждым днем становилась все более вялой и унылой. Хайме обратил внимание на изменившуюся талию сестры и побежал к матери.
— Думаю, что Бланка беременна, мама, — сказал он без обиняков.
— Я это предполагала, — вздохнула Клара.
Бланка ничего не отрицала, и, когда эта новость подтвердилась, Клара записала о ней в дневнике своим круглым каллиграфическим почерком. Николас оторвался от практических занятий по китайскому гороскопу и подсказал, что нужно сообщить отцу, потому что недели через две этого уже нельзя будет скрыть, и все обо всем узнают.
— Я никогда не признаюсь, кто отец! — твердо ответила Бланка.
— Я имею в виду не отца ребенка, а нашего отца, — сказал ей брат. — Папа имеет право узнать новость от нас, прежде чем ему кто-то об этом расскажет.
— Пошлите телеграмму в деревню, — грустно распорядилась Клара, понимая, что когда Эстебан Труэба узнает, что Бланка ждет ребенка, это станет трагедией.
Николас составил послание как истинный специалист по тайнописи, ведь у него в этом был опыт: сочинение стихов для Аманды. Он не хотел, чтобы телеграфистка поселка прочитала телеграмму и пустила бы сплетню: «Пришли инструкции на пустой ленте. Точка». Как и телеграфистка, Эстебан Труэба не смог расшифровать телеграмму и вынужден был позвонить домой в столицу. Давать разъяснения пришлось Хайме, и он добавил, что беременность имеет немалый срок и думать о каких-либо решительных мерах невозможно. По другую сторону провода воцарилось продолжительное и мрачное молчание, а затем отец повесил трубку. В Лас Трес Мариас Эстебан Труэба, мертвенно бледный от возмущения и бешенства, схватил трость и разбил телефон во второй раз. Никогда раньше ему не приходило в голову, что его дочь могла бы совершить столь ужасную ошибку. Поскольку он знал, кто отец ребенка, ему было достаточно секунды, чтобы раскаяться в том, что он не пустил пулю тому в затылок, когда представилась такая возможность. Он был уверен, что скандал произошел бы и в случае рождения внебрачного ребенка, и в случае замужества его дочери с сыном крестьянина: общество подвергло бы ее остракизму при любых обстоятельствах.
Два часа Эстебан Труэба кружил по дому, на каждом шагу нанося удары тростью по мебели, стенам, бормоча сквозь зубы проклятья и строя несуразные планы, начиная от заточения Бланки в какой-нибудь монастырь в Эстремадуре [38] до убийства ее с помощью его крепкой трости. В конце концов, когда он немного успокоился, ему пришла в голову спасительная мысль. Он приказал седлать коня и помчался в поселок.
Он нашел Жана де Сатини, которого не видел с той злополучной ночи, когда граф разбудил его и рассказал о любовном свидании Бланки; француз потягивал сок дыни без сахара в единственной кондитерской поселка вместе с сыном Индалесио Агиррасабаля, начищенным до блеска щеголем, который говорил высоким голосом и декламировал Рубена Дарио. [39] Без всякого почтения Труэба поднял графа за лацканы его безупречного пиджака из шотландской шерсти, протащил того через всю кондитерскую, почти по воздуху — к изумлению остальных клиентов — и опустил посередине тротуара.
38
Эстремадура — историческая область на западе Испании.
39
Дарио Рубен (наст, имя — Феликс Рубен Гарсиа Сармьенто; 1867–1916) — никарагуанский поэт; глава латиноамериканского и испанского модернизма; реформатор испанского стиха. Оценивая значение Дарио для латиноамериканской литературы, Пабло Неруда писал: «Без Рубена Дарио мы не заговорили бы на нашем собственном языке, без него мы все еще говорили бы языком жестким, зачерствевшим и пресным». В Чили никарагуанский поэт жил в 1886–1888 гг.; именно в Чили он и выпустил стихотворные сборники, в которых было начато обновление поэтического языка.