Дом духов
Шрифт:
– Я рекомендовал начальнику начать расследование.
– И он сказал, что это плохая идея.
– А я сказал: «Возможно, кто-то внутри управления скрывает детали убийства Хоудли. Я считаю, что это может быть полковник Нара».
Пратт повернулся и посмотрел из окна в ночь. Дтук-гае замолчал, и стало необычайно тихо. Полковник казался взвинченным, готовым сорваться; он был возбужден, как человек, для которого семья дороже всего, а ей угрожают, и это не пустые угрозы.
Все начинало проясняться. Убийце Хоудли должны были помогать. Та афера слепого с тремя
– Ты начал войну внутри управления, – сказал Кальвино. – Людям это не понравится. Это означает, что им придется встать на чью-то сторону.
В первый раз за этот вечер Пратт улыбнулся:
– Именно так и сказал начальник.
* * *Уже рассвело, когда Кальвино приехал на квартиру Кико. Она встретила его у двери в белом кимоно, с зачесанными наверх волосами, что открывало ее длинную, стройную шею.
– Я так беспокоилась, – сказала она.
Когда Винсент наклонился к ней и поцеловал, он услышал из дальней спальни тихий, нежный, сонный голосок, окликнувший ее по имени. Это был детский голосок. Кико молча ускользнула прочь и вернулась через две минуты, ведя за собой крохотную фигурку в длинной желтой ночной сорочке. Она держала ребенка за руку. Девочка, с отпечатком складок подушки на правой щеке, с торчащими в разные стороны волосами, смутилась, когда подошла к нему.
– Вини, это моя дочь Лиза.
Лиза смотрела на него снизу большими черными глазами, наполовину спрятав лицо в складках кимоно Кико.
– В моем старом районе жили девочки по имени Лиза, – сказал Кальвино.
– На японском языке Лиза означает «мудрая и элегантная».
– Она такая и есть.
– Она моя дочь.
– Сколько ей лет?
– Лиза, скажи мистеру Кальвино, сколько тебе лет.
Лиза смотрела на него и моргала, слегка приоткрыв рот. Потом подняла пять пальцев на одной руке и один палец на другой – и снова прижалась к боку матери.
– Она не может уснуть. Сказывается сдвиг времени при перелете. Правда, дорогая? – Кико поцеловала девочку, осторожно наблюдая за Кальвино. – Теперь попрощайся с мистером Кальвино и ложись в постель.
– Вини. Зови меня Вини, ладно?
Лиза кивнула, и Кико отвела ее обратно в спальню. Он ждал один в гостиной. Кико жила на пятнадцатом этаже комплекса кондоминиума через дорогу от госпиталя Самитивей. На него навалилась усталость, когда он подошел к раздвижной стеклянной двери, отодвинул ее и вышел на балкон. «Значит, это ее дочь», – подумал он. Его собственная дочь жила на другой половине земного шара. Мелоди, должно
– Ты мало говоришь о Лизе, – сказал Кальвино, когда она вышла на балкон.
Кико сжала руками перила, сделала глубокий вдох и медленно выдохнула.
– Ты прав. Мужчины не любят женщин с довесками. Матери-одиночки не так уж популярны.
– Некоторые женщины не любят мужчин с довесками, – сказал Кальвино. Внутри себя он все время слышал голос, который шептал: «Ты должен рассказать ей о Вичае».
Кико отвернулась от перил и уставилась на госпиталь и парковку. Бангкок был городом, где браки испаряются. Слишком много доступных молодых женщин.
– Почему ты осталась в Бангкоке? – спросил он. «Вичай мертв. Скажи ей сейчас. За этим ты и пришел».
– Ты не понимаешь, – ответила Кико. – Я – японка. Я не могу вернуться матерью-одиночкой. Нас никогда не примут. Мы будем изгоями, потому что он нас бросил. Даже здесь, в Бангкоке, японская община нас наказывает. Лиза не может посещать японскую школу. Она их смущает, как и ее мать. Японки не хотят напоминания о том, что может произойти с их браком в Бангкоке. Поэтому Лиза ходит в Международную школу. Но она очень плохо говорит по-английски. Это моя вина. Я говорю с ней по-японски. Когда она навещает своего отца, тот говорит с ней по-японски.
Ей было больно от накопленного груза всех потерь. Это была ночь боли, которая бродила по улицам, поражая жертв наугад, шепча в лунном свете: «Вы действительно думаете, что вам ничего не грозит? Думаете, вы всё знаете? Думаете, что фундамент у вас под ногами реальный и прочный?» Сокрушительное стечение обстоятельств заглушало внутренние голоса в такие ночи и каким-то жестоким образом загоняло людей в ловушки и заставляло их вспомнить, насколько мало от них зависит так называемое «будущее». Кико, в своем ослепительно-белом кимоно, с залитым слезами лицом, сделала еще один глубокий вдох, чтобы справиться с собой.
– Кажется, я знаю, что должен сделать, – сказал Кальвино. Внутренний голос кричал ему: «Ты трус, ты глупец! Скажи ей!».
У Кико задрожала нижняя губа. И она не ответила.
– Я должен помочь Лизе с ее английским, – прибавил он.
Она заплакала и засмеялась одновременно.
– Но ты вчера ночью сказал, что не говоришь по-английски.
– Я говорю по-бруклински. – Кальвино привлек ее к себе.
– Я боялась, что ты один из них, – прошептала Кико, потянулась вверх и поцеловала его.
– Один из каких?
– Из таких мужчин, которые хотят только молодых тайских девочек.
– Раньше – да. Потом внутри что-то сложилось, и я понял, в чем дело с такими девочками, как Тик. И это не какая-то утопия. Это тупик. И чем дольше ты остаешься там, тем больше теряешь возможность вырваться и построить настоящие отношения. Такие, которые имеют значение. Которые очень важны. Такие, как наши.
Кико опять зарыдала.
– Мне нравится, когда ты говоришь по-бруклински, – сказала она, теснее прижимаясь к нему. И слегка вздрогнула, задев рукой наплечную кобуру. – Я не могу выбросить тебя из головы, – призналась она.