Дом Дверей: Второй визит
Шрифт:
И тут Джилл впервые услышал очень слабый, но совершенно безошибочный чуждый лязг безумной машины, словно сошедшей с рисунков Хита Робинсона: «Бум-бам!.. Бум-бам!.. Бум-бам!» В любом ином месте он знал бы, что она близко, почувствовал бы ее сразу, ощутил бы ее присутствие, но в этом мире его машинный талант работал из рук вон плохо. Окруженный ненормальностью, в ненормальной машинной вселенной с гудящими в голове помехами, смахивающими на гул от гигантской динамо-машины, он старался сосредоточиться, чтобы не
Но Миранда была права. Если поезд ехал сюда, неважно, с какого направления, то им следует проголосовать. И впрямь следует, так как в то время, как поезд был безвредным, тут водились-таки другие машины, которых Миранда, Фред и Кину Сун пока еще не видели, и они «жили» в этой красной ржавой пустыне.
Анжела схватила Джилла за руку:
— А что, если он едет в пустыню? Я имею в виду, в глубь нее?
— Там, в глубине, есть нечто, которое куда больше, чем пара гнезд ржавчервей, — ответил Джилл. — Там есть Дом Дверей — и нам известно, где именно.
— Но что, если программа изменена?
— Мы должны надеяться, что эта часть осталась неизменной.
— А если поезд едет обратно в город?
— То нам известно, где там двери, — кивнул Джилл. — А также знаем, каких надо избегать. Брось, пошли.
Кину Сун и Фред помогли Джорджу, который казался хрупким, как бумажная кукла. Миранда ни в какой помощи не нуждалась, она беспокоилась о ком-то другом, она снова поднялась на насыпь так, словно родилась здесь. А Барни, конечно же, опередил их всех.
— Вон в той стороне город, — показал Джилл, когда все стояли на насыпи. — А в другой стороне — гнезда ржавчервей и Дом Дверей.
— Ржавчервей? — немного встревожено переспросили хором Фред с Джорджем. Последний, вероятно, читал о них в докладе Джилла, но все еще пребывал в ошеломленной состоянии, непригодном для попыток что-либо толком припомнить.
— Просто молитесь, чтобы мы не наткнулись на какого-нибудь из них, — ответил Джилл.
Анжела показала вдоль серебряных нитей рельсов на громыхающий объект, становящийся с каждым мгновеньем все больше и больше.
— Этот поезд едет из города, — определил она. — И значит, мы отправимся к гнездам.
— Верно, — кивнул Джилл. — Тот же поезд, те же гнезда, та же чертова история. А это означает, что, ржавчервей мы, вероятно, тоже увидим.
— Тот же поезд? — озадаченно переспросила Миранда.
— Тот, что взорвался, — ответил Джилл. — Если я прав, то все должно сложиться схожим образом по всем пунктам.
— Все как прежде, все как прежде, — продемонстрировал Фред малую толику своего привычного чувства юмора, пусть и сомнительного.
Но Джордж, хотя и стоял теперь на ногах намного тверже, все же выглядел сбитым с толку.
— Тот, что взорвался? — нахмурился он.
— Все стало таким же, как было, — попытался объяснить Джилл. — За исключением
— Поэтому, — продолжала Анжела, — с этого места в программе все должно произойти примерно так же, как в прошлый раз. Но... как же мы сядем на поезд?
— Поищите какие-нибудь куски мусора, утиля, чего угодно, лишь бы побольше, — распорядился Джилл. — Мы свалим все на рельсы. Этот малый по ходу дела расчищает путь, производит ремонт. А когда он остановится поработать с нашим препятствием, мы и заберемся на борт. Идет?
И все принялись за работу. Даже Джордж...
А в «Альт Дойчехаузе», в Берлине тысяча девятьсот семидесятого года, никогда не существовавшем нигде, кроме как в голове и в памяти Джека Тарнболла, начало, наконец, что-то происходить. И началось это с мерцавших на экранах бесстыдной процессии порнографических фильмов. Или правильнее сказать, на совсем особенном экране над стойкой, на том, который находился прямо перед развалившимся на стуле в угловой нише Тарнболлом.
Первое, что привлекло внимание Джека и приковало к себе его сонный взгляд, это непривычный цвет, тот факт, что фильм перестал быть черно-белым. И это, и его неожиданно высокое качество — в смысле, техническое качество собственно пленки в противоположность сомнительному содержанию — заставило спецагента сосредоточиться. На самом-то деле он дернулся, резко выпрямившись на стуле, чуть-чуть не вскочил на ноги, когда там, прямо у него перед глазами, начал разворачиваться в отличном цвете этот новый образчик порнографии больше натуральной величины.
Цвет, отчетливые подробности, кажущаяся близость актеров там, где те заполняли центр экрана и, наконец, сами актеры — притянули к себе взгляд спецагента, словно железные опилки к магниту. Их было всего двое, лишь двое актеров, или точнее, игроков, в хорошо освещенной комнате с рельефными, хотя неяркими и разноцветными занавесками и нейтральными коврами, где все выглядело идеально скоординированным — с расчетом приковать взгляд зрителя к круглой постели с черной простыней. И к игрокам, конечно же.
Игроки...
Одним из них являлся Сит-Баннермен, стоящий нагим, подбоченясь рядом с постелью, и лицом к зрителям; фактически, лицом к Джеку Тарнболлу. Не возникало никаких сомнений, что с экрана смотрит именно красивое человеческое (нечеловеческое) лицо Сита — или, скорее, лицо конструкции-Баннермена, скрывавшее его истинное, пришельческое обличье — но Тарнболл смог очень даже запросто усомниться насчет его тела. Так как, несмотря на то, что тело было тем же самым, имелось одно огромное отличие.