Шёл, фонари считая, думал:на пятом Таню обниму.А Таня притворялась дурой,хотя и сохла по нему;изображала недотрогу,косилась в сторону… Но вотсидит и смотрит долго-долгона округлившийся животв своей квартире на Софийской,идёт на кухню, пьёт кефир;ждёт мужа – усики и фиксы,а в голове всё тот же фильмпрокручивают что ни сутки:подъём, автобус, служба, дом…Он ненавидит эту суку,кладёт под жало валидол;тоскует, выгнувшись в кроватимонументальной запятой.В четверг – серебряная свадьба,рукой подать до золотой.Два
внука – девочка и мальчик.Два серых старческих лица…Смотри, как тонет в речке мячик,как он захлёбывается.
Окурок
Зажигалка, затяжка, дымок струёй…Птичий город летит, голося.Кучевые чернильными монстрамипожирают замешкавшихся.Пляшут тени в окне занавешенном.Собирается с силами дождь.Если хочешь, добей пересмешника,но не радуйся, если добьёшь.«Это небо, оно не для чайников», —говорит неофиту аскет.Сигарета утешит молчальника,превратится в бычка на доске.Он стоит на краю, обливаетсясмертным потом, боится упастьв облетевшей листвы усыпальницуили в урны зловонную пасть.Красноглазый, с лицом перекошеннымзаметался в давильне подошв…Если можешь, добей своё прошлое,но не жалуйся, если добьёшь.
«Спасало, что есть зажигалка…»
Спасало, что есть зажигалка,что куришь назло докторам;что ангелов быстрые галкимелькают в глазах по утрам.Зияние, звон и горенье —всё тонет в глубоком дыму,как будто испортилось зренье,но зрение нам ни к чему.Послушные третьему глазу,на гребне воздушной волнысмыкаются клёны и вязыто с этой, то с той стороны.Их ветви похожи на вёсла.Их ветер качает навзрыдпод тёмной небесною бронзойсреди альбатросов и рыб.И вот, нарочит и халтурен,толчками, но льётся же свет.А умер ты или не умер,по-моему, разницы нет.
«Снег под руку с дождём идёт по голым паркам…»
Снег под руку с дождём идёт по голым паркам.Качают тополя незримых грудничков.Унылая пора, слепая санитарка:ни пуха, ни пера за стёклами очков.Ни пуха, ни пера, ни ясности, ни цели.И это хорошо, что цели не ясны;что вот она – зима, в чьём ледяном лице ячитаю приговор, досматривая снычужие, ну и что, мне нравятся чужие —в них неудобно жить, но умирать легко;здесь тот же мокрый снег, глаза его большие,текущие дождём сквозь пальцы двойников.Я наугад войду в один из снов вакантныхи встречу двойника с дождём наперевес.Он выдохнет, вдохнёт и скажет, вероятно,что весь я не умру, но я хотел бы – весь.
«Снег падает (хоть это он умеет)…»
Снег падает (хоть это он умеет),лежит и ничего не понимает;и видит длинный ряд пустых скамеек,замёрзший сквер, коробочки трамваев.Ползёт аллеей, обдирая локти,спускается к реке обледеневшей;о головокружительном полётевздыхает, как вздыхает потерпевший.Потом кричит, лишённый дара речи,поскольку знает, что через неделюокрепнет солнце, дрогнет лёд на речке,и с этим ничего нельзя поделать…Твердеют крылья, превращаясь в корни.Снег замирает, быстро обессилев,и видит сон короткий беспокойный —рой белых мух на фоне чёрно-синем.
«Чем нравилась осень? Да как-то, ты знаешь, ничем…»
Чем нравилась осень? Да как-то, ты знаешь, ничем.И если подумать, то лето не нравилось тоже.Там падают листья, ворона сидит на плече.Здесь – солнце в зените, купальщиков красные рожи.Вот
зиму любил, непонятно за что, но любил.В России снега, а в Израиле – мощные ливни.Как будто архангел над сонной Землёй вострубил,как будто бы демон её поднимает на бивни.Не можешь согреться, проходишь все стадии снапод пасмурным небом, к груди прижимая будильник,а прямо по курсу стоит великанша-весна:цветастое платье и яблоки глаз молодильных.
Детская–1
Щегол
«видишь, в небе изумрудном, под рубиновой звездой…»
видишь, в небе изумрудном, под рубиновой звездойчеловек гуляет круглый с треугольной бородойили, может, это ящер в пышной юбке из хвощейс попугаем говорящим на чешуйчатом плечеили даже серый котик, или чёртик кучевойнадувающий животик – тоже не исключенопотому как всё бывает, всё сбывается, роднойможет, он во сне летает, человечек с бородойили ящер с попугаем, или чёртик на котехерувимчиков пугая погремушкой на хвосте
«Мальчик ждёт. Чего он ждёт? Мальчик сам не знает…»
Мальчик ждёт. Чего он ждёт? Мальчик сам не знает.За окном горит закат – красен, языкат.Разворачивает сквер золотое знамя.На балконе крепко спит верный самокат.Мальчик курит. Мальчик пьёт. Травится и травитокружающих, но как вытравить тоску?Есть у мальчика дружок – крот, носящий траур,и ещё один дружок – престарелый скунс.Первый слеп, второй вонюч, ну а люди лучше?У крота в подвале ключ, а у скунса – дверь.А за дверью ждёт тебя твой счастливый случайи богатая вдова, может, даже две;лимузины, яхты, счёт в марсианском банке…Ладно, мальчик говорит, где там ваш портал?Чёрт везёт его домой, усадив на санки.Он ещё и не таких мальчиков катал.
«А на длинной верёвке сушилось бельё…»
А на длинной верёвке сушилось бельё.А поддатый сосед говорил «ё-моё»,добавляя про мать et cetera(ударенье сместилось, но это ничо).А сомнительный ангел, садясь на плечо,предлагал покурить и гетеру.Да, какая гетера в двенадцать-то лет!Помню, был у меня водяной пистолет,оловянный солдатик нестойкий;Жигулёнок и Волга один к сорока…Помню, был я ребёнком, не знавшим УК.Значит так – сигарету и только.И тогда ангелок доставал портсигар.Мы дымили в окошко, к иным берегамотплывали на судне пиратском.И не важно, что судно тонуло в снегу —я полжизни торчу на ином берегу,сам с собой не могу разобраться.Не могу разобраться с собой вообще.И не ангел, а ворон сидит на плече(а наклюкавшись, делает стойку).Говорит «ё-моё», добавляет про мать,предлагает гетеру… Да что с него взять?Значит так – сигарету и только.
«Ты примус починял, когда вошли команчи…»
Ты примус починял, когда вошли команчи,обвешанные скальпами, и вождьсказал: «Ну что ж, тебя в живых оставим, мальчик,но примус заберём и папу с мамой тож».А мальчик фанател от фильмов про индейцев,а мальчик умолял: «Возьмите и меня!»Но прочитал в глазах шамана: «Не надейся!» —и не заметил, как девятый разменялдесяток или что разменивают люди,когда болит спина и дубль зеркальный злит;и даже если ты свободен от иллюзий,добавочных свобод сюда не завезли.И только по ночам, во сне цветном и вязкомты мать опознаёшь в ещё не старой скво,и видишь, как отец летит в шаманской пляскенад трупами врагов, вигвамом и костром.Там скальпы напрокат и горизонт на вынос,там маленький дикарь, оставшийся тобой,сидит в густой траве и починяет примус,он в бой хотел, но вождь сказал: «Slow down, boy».