Шрифт:
Мы привыкли прятаться от ужасов окружающего нас мира за красивой ложью. Да, серийные убийцы существуют, но не в нашем районе. Некоторые люди умирают, крича от ужаса, но со мной такого не случится. В мире есть зло, но я непременно узнаю его, если увижу. Эта удобная ложь успокаивает, особенно, если заставить себя поверить в нее.
Иногда для спокойствия достаточно выдумать жуткую историю, страшилку о чем-то невозможном, чтобы отвлечься от настоящих ужасов, которые затаились по соседству. Но бывает так, что выдуманная страшилка,
В районе, где я рос, как раз гуляла страшная история. В самом конце Шрадер Лэйн стоял, да и сейчас, насколько я знаю, стоит дом, который дети называли Дом Голода. Это было потрепанное временем, но довольно приятное строение. Большой особняк в колониальном стиле, покрытый деревянным сайдингом, остатки краски возле окон когда-то могли быть красивого светло-фиолетового цвета. Наклонную лужайку перед домом покрывала высокая трава, которая окаймляла каменную дорожку к крыльцу, из травы выглядывала табличка. На ней, под словом «Продаётся», было имя моего отца и поблекший логотип агентства недвижимости.
Этот был его Моби Дик. Неограненный алмаз, что продавался по цене стеклянных бус. Но слухи, связанные с этим домом, сильно усложняли продажу.
К шестнадцати годам, когда мне уже хватало самодовольства, чтоб ставить под сомнение все подряд, я недоумевал, почему его не назвали Голодным Домом. Согласно местным легендам, Дом пожирал людей. А название Дом Голода подходило скорее благотворительной организации, которая кормит неимущих. Не то, чтоб это имело для меня значение, я все равно не воспринимал всерьез эту страшилку.
Ходили слухи, что есть даже некие документы — доказательства реальности этой страшной истории. Но мало кто из подростков стал бы копаться в архивах местного суда или корпеть над микрофильмами старых газет в поисках подтверждений городской легенды. И уж тем более это не нужно было мне. Я только начал открывать для себя прелести травки, а еще у меня была девушка. Я ни разу не видел доказательств страшных историй о Доме Голода, зато видел грудь Кейтлин. Это тоже отвлекало от ужасов реальности, причем гораздо менее зловещим образом.
Мой младший брат Коннор в истории верил, в нашей семье он был неофициальным хранителем знаний о Доме Голода, чем сильно огорчал отца. Впрочем, тут папа пожинал плоды, которые сам же и посеял. Когда мне было тринадцать, мы с ним смотрели «Изгоняющего дьявола», пока мама была в ночной смене. Коннор упрашивал отца разрешить ему посмотреть кино вместе с нами, и папа уступил.
— Это всего лишь кино, — вздохнул он, когда Коннор устроился на диване между нами.
Он был прав. Но последствия этого всего лишь кино явились нам не в виде ночных кошмаров Коннора. Последствием стал сам семилетний фанат ужасов.
Пока я делал сэндвичи на кухне, Коннор пичкал Кейтлин своей коллекцией мифов о нем. Кажется, это вызывало у нее веселое любопытство.
— Ну, и почему он ест людей? — спросила она.
— Точно никто не знает, но говорят, что во время Великой Депрессии 1929 года в нем жила семья Стэнбридж, — Коннор буквально дрожал от нездорового возбуждения. — У них не хватало денег, чтоб прокормить трех своих детей, поэтому они заморили младшего голодом, чтоб остальные смогли выжить. Мерзкая история, да?
— А почему младший не воровал еду? Или не убежал?
— Зима была очень снежной. Бураны. Сбежать было невозможно, а вот красть еду — вполне. Так что они ее связали — младшую дочь — в одной из спален.
— Пикантно, — усмехнулась Кэтлин.
Эта реплика привлекла мое внимание, и я заметил, что Коннор возмущен этим легкомысленным замечанием.
— Не, не пикантно, крипово. Они оставили ее умирать в одиночестве. Отец приносил ей воду, но он знал, что остальные члены семьи будут ее подкармливать, так что запирал дверь. Изолировал ее от остальных.
— Изолировал… тебе точно всего десять?
— Той девочке и десяти не было, — огрызнулся Коннор. — Всего восемь. А две недели спустя отец нашел в комнате ее кости. Только кости, и на каждой — следы зубов.
Кэтлин нахмурилась.
— Похоже, у дома есть рты, — пояснил я, — и немало.
Это была еще одна странность легенд о Доме Голода. Хотя я понимал, что десятки голодных ртов, растущих из пола, это гораздо страшнее, чем комната, в которой плоть просто исчезает.
— Странно, — сказала Кейтлин. — И крипово.
Коннор кивнул с видом победителя. За ланчем он продолжал сыпать жуткими историями про других хозяев дома, его жильцов, и просто любопытных подростков, которые рискнули туда пробраться.
Как раз когда он дошел до истории про ребенка Моррисов — одной из самых свежих, — домой вернулся папа. Он застонал, и я мысленно поддержал его. Папа терпеть не мог слушать истории Коннора, а я жалел о впустую потраченном на них времени. Наши эксперименты с Кейтлин уже опустились ниже пояса.
— Кейтлин, милая, какой бы жути не наплел тебе мой сын — это все выдумки. Дом в порядке. А если учесть, как долго он пустует, состояние просто отличное, деревянная отделка по большей части сохранилась, дом очень светлый. Но из-за этих нелепых историй дом невозможно продать. Смехотворно, — папа отобрал у меня сэндвич и откусил кусок. — Коннор не говорил, что побывал там уже раз пять? И съели его всего разок. Ну, может, дважды.
Кейтлин рассмеялась. Я тоже хмыкнул, а Коннор тут же закипел.