Дом горит, часы идут
Шрифт:
Тут никто ничего не изображает. Можно не говорить, а просто поманить пальцем.
Мол, отправимся в кабинет. Предадимся занятию, которое без всяких признаний доставляет удовольствие.
Азеф знает цену красивым словам. Сколько он дал клятв по самым разным поводам.
Тем приятнее обходиться без слов. Воображать, что нет прошлого и будущего, а есть эта минута.
Цены, надо сказать, в этих заведениях божеские. Если бы он не сотрудничал с полицией, ему было бы по карману.
Семьей
Не хотел никого вмешивать в свою жизнь. Уж если ходить по тонкому льду, то только одному.
Поднял ногу, и не знаешь, что будет дальше. Опустишь ее на этом свете или на том.
6.
Прежде чем перейти к чему-то более важному, поговорим об актерской составляющей в наших революциях.
Сколькими именами обогатилась бы сцена, если бы не досадное стремление изменить мир!
Что было бы, если бы Азеф не прятал своих талантов? Так и видишь гигантскую афишу в центре Петербурга:
“Евно Азеф! Только три дня! Человек, меняющий личины!”
Самое главное, никаких неприятностей. Только легкое щекотание нервов и художественный эффект.
С точки зрения Азефа, все это – суета и тщеславие. Куда правильней жить, никому не навязывая себя.
Играет он только в случае крайней необходимости. Когда не остается других вариантов, открывает свою сумку бродячего артиста.
В этой сумке – все что угодно: и деловая маска с бровями, сдвинутыми к переносице, и маска революционного порыва.
Вот он входит в комнату, будто из-за кулис. Про себя прикидывает: сейчас лучше обычное, деловое, или специальное, революционное?
Нет, лучше революционное лицо. С такой тихой улыбкой и теплотой во взоре, которые будто говорят: я с вами! вместе мы победим!
Конечно, тут не только лицедейство. Ведь исполнитель следует за пьесой, а он все делает по своему разумению.
Так и назовем его: творец жизни. Человек, чьими усилиями в скучной действительности появляется интрига.
7.
Как уже сказано, Азеф не помышлял об игре на сцене, но демоном точно себя представлял.
Говорят, под видом закладки держал в книге репродукцию картины Михаила Врубеля.
По несколько раз на дню на глаза попадалась эта гигантская фигура, почти полмира обнявшая своими крылами.
Про себя думает: да ведь и я так же. Только что не летаю, а передвигаюсь, как все.
Азеф тоже долго высматривал жертву, а потом неожиданно начинал действовать.
Вы-то мне и нужны, Иван Иванович. Позвольте занести вас в черный список.
Иногда Евно Фишелевич не предупредит заранее, а сразу предъявит
Ну для чего долгая волокита? За особые заслуги перед революцией вас поместят не в список, а прямо в Сибирь.
Притом опять же никакого желания выйти на поклоны. Хотя бы минуту побыть в облаке славы.
Только соболезнования он выражает не через посредников. Случалось ему навещать родственников на дому.
Наденет самое скорбное свое лицо и идет к вдове. Говорит, что мир не знал таких смельчаков, как ее муж.
Про себя же думает: и хорошо, что не знал. Тогда бы пришлось ему трудиться круглые сутки.
Все же на настоящего демона Азеф не тянет. Самое большое, на заштатного черта.
Ни тебе огромных крыльев, ни особого блеска глаз, ни печали во всем облике.
Почти полное сходство с остальными гражданами. Если не знать о нем ничего, то легко перепутать.
Кстати, Павел Иванович Чичиков тоже не похож. Прямо-таки ничего зловещего.
Потом подумаешь: почему не похож? Откуда же эта способность пролезать без мыла?
Да и другие качества подходящие. Не толст и не тонок, чин имеет не малый и не большой.
Словом, скользкая личность. Только что-то о нем понял, а он уже переменился.
Наверное, потому Чичиков ловко торговался. Ведь эта способность предполагает перевоплощение в собеседника.
Чуть не каждым своим жестом показываешь: я – это вы. Пусть не совсем стал вами, но точно забыл о себе.
Во время этого сеанса самоотречения чего-то добьешься. Если покупатель не сдаст позиций, то смягчится наверняка.
Легко представить Азефа разговаривающим с Собакевичем или Коробочкой. Подбирающим к каждому ключи.
Еще воображаешь его над ревизской сказкой. Как бы отщелкивающим про себя на счетах: это – минус, а это – плюс.
Конечно, в данном случае речь не о мертвых душах, а о живых. Вернее, сначала о живых, а потом о мертвых.
Кстати, террористов иногда узнавали по запаху. Это сильно облегчало работу охранки.
Почувствуешь щекотание в носу, и понимаешь, что это твой клиент. От долгой работы он стал не годен для конспирации.
Вот и от Азефа иногда разило. Не только вином и духами, но чем-то более крепким.
Одни подозревали слишком большую близость к производству бомб, а другим мерещился серный дух.
Ведь если действительно чертяка, то без серы нельзя. Что-то же должно подтверждать, что это он.
8.
Мало у Азефа убеждений, но тут он тверд. Ничто не заставит его считать, что можно обойтись без отдыха.
Он даже настаивает на том, что, кроме революционного и антиреволюционного, есть еще третий путь.