Дом, который растет на Вас
Шрифт:
Она никогда не появлялась у Брауни. Кора делала покупки в магазине Китти Корнере в Гейтс-Фоллсе каждый четверг после полудня.
В январе 1921 года Кора родила уродца без рук, но, как поговаривали, с пятью пальцами, торчащими из левой глазницы. Уродец умер через шесть часов после того, как беспорядочные сокращения матки вытолкнули его красное, пустое личико на белый свет. Семнадцать месяцев спустя, поздней весной 1922 года (в западном Мэне не бывает ранней весны — только поздняя, как и позднее лето, все остальное время — зима), Джо Ньюолл добавил купол к пристройке. Он по-прежнему делал покупки вне города и не имел дела с магазином Билла Маккиссика по прозвищу Брауни. Он также ни разу не переступил порог методистской церкви на Повороте. Уродца, которого родила его жена, похоронили
САРА ТЭМСОН ТАБИТА ФРАНСИН НЬЮОЛЛ
14 ЯНВАРЯ 1921
ГОСПОДИ, УПОКОЙ ЕЕ ДУШУ
Когда в магазине разговаривали о Джо Ньюолле, его жене и его доме, Харли, сын Брауни, который был еще недостаточно взрослым, чтобы бриться (но старость тем не менее уже вожделенно дремала внутри него), но вполне взрослым, чтобы сортировать овощи и торговать картошкой в ларьке у дороги, стоял и прислушивался. Больше всего говорили о доме: он был как бельмо на глазу и вызывал всеобщее отвращение. «Но он растет на вас», — иногда замечал Клейтон Клаттербак (отец Джона). И никто не возражал. Высказывание не имело ни малейшего смысла… и в то же время было неопровержимым фактом. Зайдя к Брауни, хотя бы затем, чтобы просто посмотреть на ягоды в сезон, вы рано или поздно устремляли взгляд на дом на холме, подобно тому как флюгер неизменно поворачивается на северо-восток перед мартовским бураном.
Рано или поздно вы обязательно смотрели на него, причем с течением времени для многих — рано. Потому что, как говаривал Клеит Клаттербак, дом Ньюолла рос на вас.
В 1924 году Кора упала с лестницы между куполом и пристройкой, сломав себе шею и позвоночник. По городу прошел слух (несомненно, зародившийся на дамской благотворительной распродаже), что она упала, будучи совершенно голой. Ее похоронили рядом с бесформенным телом ее столь мало жившей дочери.
Джо Ньюолл — у которого, как все признавали, была доля еврейской крови — по-прежнему загребал деньги лопатой. Он соорудил на холме два сарая и конюшню, соединив их с главным зданием еще одной пристройкой. Стройку закончили в 1927 году, и тогда стало ясно ее назначение — Джо решил, видимо, стать благородным фермером. Он купил шестнадцать коров у какого-то типа из Микэник-Фоллса. Купил новенькую блестящую доильную машину у того же типа. «Она походила на металлического осьминога», — говорили те, кому удалось заглянуть в кузов грузовика, когда шофер остановился у Брауни выпить пивка, прежде чем въехать на гору.
Заведя коров и доильную машину, Джо нанял дурачка из Моттона ухаживать за своим приобретением. Как могла такая глупость прийти в голову — этому лесопильщику, известному твердыми кулаками и трезвым умом, ставило в тупик каждого, кто задавался этим вопросом, единственным ответом на который, видимо, было: «крыша поехала» — но он это сделал, и коровы, конечно же, передохли.
Главный врач округа явился взглянуть на коров, и Джо показал ему заверенное заключение ветеринара (ветеринара из Гейтс-Фоллса, говорили люди потом, многозначительно поднимая брови) о том, что коровы умерли от бычьего менингита.
— Проще говоря, не повезло, — сказал Джо.
— Это шутка, надо полагать?
— Как хотите, так и понимайте, — отрезал Джо. — Тут все в порядке.
— Сделайте так, чтобы этот идиот заткнулся, — велел главный врач, глядя на дурачка, который стоял, опершись о дверь коровника, и рыдал. Слезы текли по его пухлым грязным щекам. То и дело он поворачивался и бился головой о стену, будто считал себя виноватым во всем.
— С ним тоже все в порядке.
— А по мне, так тут никакого порядка нет, — заявил главный врач округа, — Когда шестнадцать коров лежат дохлые, задрав ноги кверху, как телеграфные столбы. Мне отсюда видно.
— Хорошо, — сказал Джо, — дальше вы не пройдете.
Главный врач округа швырнул бумагу от гейтс-фоллсского ветеринара на землю и наступил на нее сапогом. Он взглянул на Джо Ньюолла, покраснев так, что вены на его лбу вздулись:
— Я хочу видеть этих коров.
— Нет.
— Весь мир вам не принадлежит, Ньюолл, — я возьму судебное постановление.
— Попробуйте.
Главный врач уехал. Джо наблюдал за ним. У коровника дурачок в заляпанном навозом комбинезоне, выписанном по почтовому каталогу, продолжал биться головой о стену и выть. Он оставался там весь этот августовский день, завывая во весь голос и задрав к желтому небу свое монголоидное лицо. «Выл, как теленок на луну», — говорил юный Гэри Полсон.
Главным врачом округа был Клем Апшоу из Сируа-Хилла. Он мог бы не лезть в это дело, когда с него немного сбили спесь, но Брауни Маккиссик, поддерживавший его на выборах (и поставивший немало бесплатного пива), требовал, чтобы он этого так не оставлял. Папаша Харви Маккиссика не то чтобы охотно лез в пасть льву, но хотел разобраться с Джо Ньюоллом относительно частной собственности. Он хотел, чтобы Джо хорошенько усвоил, что частная собственность — это великое дело, это истинно американское дело, но ведь она имеет отношение и к Касл-Року, а народ здесь по старинке считает, что общественное важнее, даже для богатеньких, которые делают пристройки к своим домам, как только им заблагорассудится. Вот Клем Апшоу и поехал в Лакери, где тогда был центр округа, и получил судебное предписание.
Пока он его получал, громадный фургон заехал в коровник, возле которого все еще плакал дурачок. И когда Клем Апшоу явился со своим предписанием, осталась только одна дохлая корова, которая уставилась на него своими черными глазами, к тому времени уже потускневшими и покрывшимися слоем мелкой соломы. Клем установил, что эта корова безусловно погибла от бычьего менингита, и с тем отбыл. Как только он скрылся за поворотом, уборщик падали забрал последнюю корову.
В 1928 году Джо начал очередную пристройку. Тут-то мужчины, собиравшиеся у Брауни, окончательно пришли к выводу, что он спятил. Хитрый-то хитрый, а спятил. Бенни Эллис утверждал, будто Джо вырезал глаз у своей дочери и держит его в колбе с «фафальдегидом» на кухонном столе, вместе с ампутированными пальцами, которые высовывались из другой глазницы, когда ребенок родился. Бенни обожал читать романы ужасов, журналы, на обложках которых голых красавиц утаскивают гигантские муравьи, и тому подобную белиберду, и его рассказ о колбе Джека, несомненно, был навеян этим чтивом. В результате вскоре по всему Касл-Року — не только на Повороте — появились люди, утверждавшие, будто все, что говорит Бенни, истинная правда. Некоторые даже заявляли, что Джо хранит в своей колбе и менее приличные вещи.
Вторая пристройка была закончена в августе 1929 года; две ночи спустя по подъездной дорожке у дома пронесся, сотрясаясь, весь разбитый автомобиль с нарисованными огромными фосфоресцирующими глазами, и в новую пристройку был подброшен огромный, неимоверно вонючий дохлый скунс. Дохлятина ударилась в окно, оставив на стекле странную картину из кровавых пятен, напоминавшую китайскую идеограмму.
В сентябре того же года огонь охватил чесальный цех главной лесопилки Ньюолла в Гейтс-Фоллсе, причинив ущерб на пятьдесят тысяч долларов. В октябре настал биржевой крах. В ноябре Джо Ньюолл повесился на балке в одной из незаконченных комнат — вероятно, будущей спальне — последней пристройки. Свежее дерево еще сильно пахло смолой. Его нашел Кливленд Торбатт, помощник управляющего в Гейтс-Фоллсе и партнер Джо (по слухам) по многим авантюрам на Уолл-стрит, которые теперь не стоили плевка туберкулезного спаниеля. Тело вынул из петли окружной следователь, которым оказался брат Клема Апшоу — Ноубл.
Джо похоронили рядом с женой и ребенком в последний день ноября. Это был солнечный, светлый день, и единственным жителем Касл-Рока, присутствовавшим на церемонии, оказался Элвин Кой, водитель катафалка. Элвин рассказывал, что среди присутствовавших была молодая, стройная женщина в енотовой шубе и черной шляпе колоколом. Сидя у Брауни и хрустя огурцом, вынутым прямо из бочки, Элвин загадочно усмехался и клялся, что это, несомненно, джазовая певица. У нее не было никакого фамильного сходства с Корой Леонард Ньюолл, и во время молитвы она не закрывала глаза.