Дом Монтеану. Том 1

Мур Лина

— Подожди, стой, Флорина, — Томaс с силой ставит меня на ноги, обхватив за плечи.

— Я помню, что ты говорил. Но это необходимо. Просто сделай это, Томaс. Поверь мне, я не буду убегать и возражать. Хотя, вероятно, я разочарую тебя, потому что внутри меня нет той самой энергии, которая должна быть и помогать тебе в сексе со мной. Но я сделаю всё, чтобы хотя бы имитировать её. Я знаю, что делаю и не буду винить тебя или кого-то ещё. Я знаю правила.

— Флорина, дело не в правилах, а в нас. Дело в том, что я не хочу, чтобы ты что-то имитировала. Я хочу настоящего между нами. Мы ещё не разобрались во всём и не знаем, как это аукнется нам в будущем. Мы…

—

Не умеем предугадывать будущее, Томaс. Всё, что мы можем, это следовать правилам и зову крови, вот и всё.

— Нет, не всё. Зов крови — это не приговор, с ним можно жить, а вот совесть — это что-то значит. Она будет мучить намного сильнее, зова крови. Флорина, всё должно быть не так. Не на бегу. Это убивает романтику и страсть, — отворачиваясь от меня, он натягивает штаны обратно.

А я чувствую себя снова брошенной. Ненужной, покинутой и той, кто появилась не в том месте и не в то время. Оказывается, для меня намного важнее зов крови и спасение своего вида, чем страсть. Хотя я должна признать, что моё тело находится в лёгком и практически невесомом возбуждении. И этого недостаточно, чтобы мы были вместе.

— Флорина, — Томaс накрывает моё обнажённое тело одеялом и укутывает в него. — Я вампир, но не приемлю насилие над кем бы то ни было. А то, что ты хочешь сделать — насилие.

— Но… тебе же больно. Ты же тоже чувствуешь, что это правильно, — мямлю я.

— Да, мне больно. Но я не чувствую, что это правильно. Наоборот, я чувствую омерзение к тому, что мы должны заниматься сексом ради чьих-то прихотей. Это ведь чудовищно, Флорина. Я не люблю тебя настолько, чтобы наплевать на голос своего разума. Я не люблю тебя всем своим сердцем. Или же люблю, но не понимаю этого, ведь я не могу поступить с тобой так подло. Моя кровь требует тебя. Она приказывает мне разорвать тебя, трахнуть, как животному, а потом гордиться этим. Но здесь нечем гордиться. Ты заслуживаешь лучшего отношения к себе.

Он кладёт ладонь мне на щеку, и это вызывает боль в моей челюсти и венах, а чудовище, живущее внутри меня, горько воет. Он отказал мне. Он… не любит меня. И я должна быть сильно разочарована, невероятно огорчена или же психануть, но мои чувства атрофированы. И я бы хотела расплакаться от боли и обиды, которые должна сейчас испытывать, но не могу. Разумом я понимаю, что унизила себя, но меня учили, что защита народа прежде всего. Защита себе подобного прежде всего. Необходимо следовать правилам ради выживания. Но я всегда противилась этому, плевала на правила, нарушая их, и мне это нравилось. Бунтарка. А потом я чуть не убила Стана и уничтожила большую половину своего народа. И я решила, что, может быть, пора следовать правилам. Пора, вот оно время, вот мой суженный, возлюбленный, и он прекрасный вампир. Он добрый, честный и так отличается от тех, кого я знала. А я не могу любить его полноценно. Не могу дать ему то, что успокоит его кровь и сердце. Я… бесполезна.

— Флорина? — Томaс мягко шлёпает меня по щеке, и я моргаю, возвращаясь в мир, в котором больше нет места для меня.

— Да, всё в порядке. Всё окей, — улыбнувшись, выскальзываю из рук Томaса и хватаю свою одежду с пола.

— Флорина, мне очень жаль, что я…

— Я же сказала, что всё окей.

Быстро натягиваю трусики.

— Понимаю, что ты расстроена, и тебе неприятно, что я так поступил. Ты спрашивала меня, когда я в последний раз занимался сексом? Так вот, я не помню. Когда я преодолел рубеж подросткового периода, то моё либидо снизилось. Я не зациклен на сексе и безумных оргиях. Дело во мне, Флорина, не в тебе. Ты потрясающая женщина,

пусть и вампир в странном, болезненном состоянии. Ты интересная, и мне нравится флиртовать с тобой. Не отрицаю того, что ты меня сильно возбуждаешь, и когда моя кровь начинает подчинять себе мой разум, то я противлюсь этому. Это нечестно по отношению к нашим сердцам и душам. Это…

Прохожу мимо Томaса, даже не слушая его. В моей груди образовалась пустота. Она очень похожа на ту же пустоту, которую я ощущала, когда нашла всю свою семью мёртвой, уничтоженной, разорванной. Но тогда это было горе. Ужаснейшее горе от потери. Сейчас же это просто отказ мужчины. Отказ прикасаться ко мне, целовать меня и… спасти меня.

— Флорина, я же с тобой разговариваю! — возмущаясь, Томaс появляется передо мной на лестнице, и я спокойно обхожу его.

— Я закончила разговор. Хочу домой. Спать. Или написать свой мемуар. Думаю, он будет популярен. Пусть хотя бы кто-то поучиться на моих ошибках, — отвечаю и выхожу из дома Томaса. Иду по сугробам, высоко поднимая ноги. Но я так устала. Я хочу просто лечь в этот снег и заснуть.

— Флорина, так нельзя, — Томaс дёргает меня за руку, заставляя повернуться к нему.

Поднимаю взгляд на его обеспокоенное лицо и ничего не чувствую. Вот что меня беспокоит, мой друг. Вот это. Я хочу чувствовать боль, отчаяние. Хочу влюбиться по уши в Томaса, а я… кусок грязной и вонючей плоти.

— Если ты боишься того, что я расскажу о тебе Стану, то нет. Я этого не сделаю, я же обещала тебе. Я не предаю тех, кто мне дорог или должен быть дорог. Мне просто нужно, чтобы ты поклялся, что Стан не пострадает. Поклянись, — требую я, вырывая свою руку.

— Мне плевать на Стана. Меня больше волнует то, что ты стала внезапно безразличной, Флорина. Я причинил тебе боль. Сильную боль. Я отказался от сношения с тобой, подобно бесчувственному монстру. Ты должна кричать на меня!

— Ну, сейчас это делаешь ты, так что план выполнен. Поклянись, Томaс. Поклянись, что не тронешь Стана. Я его убила, ясно? Я его убила, и он был прав. Я его убила, а думала, что он врёт мне. Ты… мы воскресили его своей связью, кровью, которую влили в него. Он единственный, кто у меня остался, ещё дядя. Но дядя сможет жить дальше без меня, а Стан нет. Мы с рождения вместе. Всё и всегда делали вместе. Вместе страдали, переживали горе. Вместе радовались, смеялись и играли. Клянись. Томaс, клянись мне, — злобно хватаю Томaса за рубашку и дёргаю на себя, сминая в кулаке ткань.

— Клянись, что не тронешь его.

— Я не собирался трогать его. Мне плевать на Стана.

— Клянись, — шиплю я. — Клянись мне, глядя в глаза. Клянись.

Томaс делает глубокий вдох и прикрывает на секунду глаза, а потом пристально смотрит в мои.

— Клянусь, что никогда не трону Стана. Клянусь.

— Хорошо. Спасибо, — отпускаю Томaса и цокаю. — Я помяла твою рубашку, прости.

— Флорина, ты в своём уме? Рубашка — это глупость по сравнению с тем, что случилось между нами.

— Между нами ничего не случилось. Не подбросишь меня до дома? Я свою машину у церкви оставила, — недовольно бурчу, оглядывая снежные шапки деревьев, окружающих нас.

— И это всё? — изумляется Томaс. — Всё, что ты можешь мне сказать?

— А что ты хочешь услышать от меня? То, что мне больно? Нет, мне не больно. Я повторяю тебе — мои чувства атрофированы. Да, я не отрицаю, что к тебе они более или менее бывают яркими, но зачастую это полная тишина, как сейчас. Я не могу дать тебе ту реакцию, которую ты ждёшь, Томaс. Я физически это сделать не могу, потому что больна. Я умираю и…