Дом на берегу ночи
Шрифт:
— Эка он!
— Да. Что он понимает, что я очень молода, и что между нами ничего не может быть, но что он страстно меня любит и даже готов жениться на мне, когда я подрасту… Он знал, что у меня есть сестра, и он очень боялся, что она узнает о наших встречах. Я пообещала ему, что буду молчать, что и сама побаиваюсь ее. А потом, там в лесном доме, он дал мне выпить вина… Вернее, я сама выпила. Я до этого никогда спиртного не пила, я не знала, как действует вино, пила, как воду, чтобы утолить жажду… И все остальное было уже как во сне…
— Лика, моя Лика… Он изнасиловал тебя?
— Что вы!
— Ты до сих пор с ним?
— Ну, да… И с ним, и без него… Трудно тебе это объяснить, да я и не надеялась на понимание. Не для того приехала сюда… Просто мы с ним зашли очень далеко. Очень… Ни к чему тебе все это знать…
Я понимала, что ни в какую Москву он меня, конечно, не возьмет. И что деньги в скором времени перестанет мне давать, потому что я ему надоела… Все надоедает. Даже маленькие и капризные девочки… Но и отпускать меня он пока не собирается. Значит, надо самой принимать решение. И я бы ушла, я и уйду, очень скоро, уеду, но только мне нужно с него получить деньги, большие, на квартиру в Москве. Двухкомнатную. Ему это вообще ничего не будет стоить, я хочу сказать, что для него это не деньги… Я знаю, сколько казенных денег он тратит на самолет, охоту, рыбалку с друзьями, летает туда-сюда, в разные там угодья, заповедники, в Карелию… Летает, словно это его собственность. Да ему и по рангу не положен самолет. Просто он закружился в своих удовольствиях. Я не удивлюсь, если он всем пресытится скоро и примется за наркотики.
— Хорошо, я все поняла, не в лесу живу, кино смотрю… Все ясно, кроме одного: неужели никто в городе ничего не знает о ваших отношениях? Это же подсудное дело!
— Нет. Власов очень осторожный человек. Что же касается его жены, то у него с ней свои договоренности. Она за деньги всегда будет молчать, никогда рот не откроет. Вся такая оскорбленная, обиженная, а гордости — ни грамма. Берет денежки… А могла бы, к примеру, выучиться и пойти работать, как моя Ольга.
— Так, а сейчас у тебя что? Где ты была? С ним? Не ко мне же ты приехала.
— К тебе, теть Лен. Поговорить-то надо с кем-нибудь, да не с чужим… Ольге не могу ничего рассказать. Пока не могу. А потом все равно все расскажу… Беременная я.
— Матерь Божья!
— Завтра Власову скажу, спрошу, что делать будем.
— Лика, но ты же сама — дите! Да и он, как я поняла, жениться не собирается. Какой срок?
— Два с половиной месяца уже. Завтра вот все ему расскажу, попрошу денег, скажу, что мы с сестрой уедем и со мной никаких проблем не будет… Ольга, конечно, покричит, даже ударить может, пощечину влепить, но потом успокоится, и мы уедем. В Москву. Начнем все с чистого листа. Я работать пойду. Все равно куда. Ольга в Москве тоже не пропадет, она хорошая пианистка, а в Москве ресторанов этих — тыщи! Вот такой план у меня…
Глаза у нее слипались, она с трудом проговаривала слова.
— Вот вам город… Один разврат… — тихо проворчала тетя Лена, перекрестилась, помогла Лике подняться и отвела в спальню. Уложила
— Теть Лен, у него выборы скоро, если денег не даст — все расскажу Гарину, это его конкурент, кандидат в мэры… У меня все доказательства есть, видео… Я хорошо подготовилась… Так что выложит он денежки, выложит… И уедем мы с Олей…
Дыхание ее выровнялось, она заснула.
— Вот что значит расти без родителей, без присмотра… Да, рано вы ушли, мои дорогие, — обратилась она к висящему в большой комнате на стене выгоревшему снимку, на котором была изображена пара — молодые мужчина и женщина, родители Лики и Ольги. — Были бы вы живы, мои дорогие, все иначе бы сложилось…
Она вернулась на кухню и принялась мыть посуду.
21. Ольга. 2014 г
Пора было ставить последнюю точку и уезжать. Она позвонила Барсову, хотела пригласить его в кафе-мороженое «Баскин Роббинс», но он извинился и сказал, что обедает в «Русской тройке», и попросил ее подойти туда.
«Русская тройка». Воздушный, хрустальный мост из настоящего в прошлое, в уютный ресторан с черным роялем в углу небольшого зальчика, задрапированного малиновым бархатом. Желтоватые клавиши, чистый звук, извлекаемый ими из струнного недра, тихие ленивые аплодисменты пианистке, фарфоровое позвякивание посуды, приглушенные шаги официантов, запахи духов, еды, кажущиеся рубиновыми наполненные вином фужеры на столиках… Восхищенные взгляды Максима Григорьевича, сделавшего перерыв в своей работе и оставившего свои сковородки и кастрюли, чтобы хотя бы издали, приоткрыв дверь кухни, послушать ее игру… Эти контейнеры, заполненные вкусной едой, от души, от доброго сердца. Он знал, что Ольга одна воспитывает сестру, что родители погибли.
— Хорошо, я сейчас приеду.
Что ж, это даже символично — заехать в «Русскую тройку» перед отъездом, как бы отдать все долги, прикоснуться к своему прошлому, пусть это будут просто клавиши рояля… А может, она снова увидит Максима Григорьевича, поиграет ему, если, конечно, у ресторана не сменился хозяин, и ей будет позволено открыть рояль…
Вернув арендованный, использованный для преступных, просто-таки убийственных целей автомобиль (ничуть не чувствуя при этом угрызений совести или каких-либо других мучений), Ольга перемещалась по городу в своем прекрасном и удобном «Мерседесе». Шок после содеянного прошел, уступив место расслабленности и покою. Она и не знала, что подобные чувства вообще могут быть свойственны убийце.
Убила гадину, змею, чудовище, дракона. Добавила элемент равновесия в природе. Главное теперь, поскорее убраться отсюда, из этого города, в который она теперь никогда не вернется.
Вот только расплатится с Барсовым, обнимет Максима Григьрьевича… Так, стоп.
Она резко свернула на узкую тихую улочку, проехала ее и оказалась на залитой солнцем площади, припарковала машину, вышла и направилась к ювелирному магазину «Малахитовая шкатулка». Когда-то давно, в прошлой жизни она могла зайти туда исключительно чтобы посмотреть, помечтать…