Дом на городской окраине
Шрифт:
— Мейстршик, — одернула его жена. — Как ты неосторожен!
— Я долго осторожничал, Майдалена, — отозвался лавочник. — А что толку? Все равно он точил на нас зубы и, где мог, пакостил. Мы закрываем дело и потому можем позволить себе иметь собственное мнение… Это пока занимаешься торговлей, нужно держаться в сторонке. С чем пожаловал к нам пан Шу-пита?
Правой рукой, черной от клея, сапожник схватил руку пани Сыровой и с пафосом заговорил: — Троекратное ура и да здравствует! Наступает день высвобождения из оков угнетателей… Долой
Он подмигнул лавочнику и продолжал: — Я малость хватил на радостях. Да не осудят меня за это! Я не позволял себе этого со дня бала нашего сапожного цеха. А полицая я отколошмачу, даже если меня потом за это посадят! И пропишу о нем в газете. В голове у меня уже все это есть. Всю его биографию и все делишки пропишу, — пусть общественность знает, что это за фрукт!.. Вот так…
И принялся горланить песни. Прибежала пани Шупитова. После длительных уговоров ей удалось увести мужа.
Полицейский ковырялся в саду, предаваясь размышлениям о деньгах и внезапном обогащении.
«Один, — размышлял он, — в поте лица зарабатывает каждый крейцер, а на другого деньги сами сваливаются нежданно-негаданно и попробуй, разберись тут!»
Он нахмурился. Его снедала зависть. Он глянул на входную дверь в дом и увидал трафикантшу. Заметил, что она раздалась в боках.
Он подошел к ней и сказал: — Пани, что я вижу? Как вы могли себе такое позволить?.. О детях у нас уговора не было…
— Вот еще, — парировала трафикантша.
— Молчать! Никаких «вот еще»! Здесь каждый делает, что ему взбредет в голову. Я пустил вас в дом как бездетных супругов. О детях в контракте по найму нет ни слова. Дети наносят вред хозяйскому имуществу. — У пана Фактора, — будут говорить, — полон дом детей, и приличного съемщика мне не видать. И вообще я стал замечать, что вы все делаете мне назло. Я велел вам содержать в порядке могилу моей матери, а давеча я пошел на кладбище взглянуть… Разве это могила? Куча перегноя, а не могила. Позорите меня перед всем честным народом! Я вижу, придется вас проучить!.. Вы должны были подливать в лампадку масла. Вы делаете это?
— Делаю… — всхлипнула жена трафикантка.
— Нет, не делаете… Лампадка погасла. Придется за вами приглядеть. Наушничали на Сыровых, теперь они от меня съезжают. Шастаете туда-сюда, а ведь я наказал жильцам находиться в своих квартирах. Худо вам будет! Я за вас примусь…
Полицейский остался один. Он стиснул кулаки и злобно произнес: — Грошовые съемщики! Толку от них никакого, а делают, что хотят. Пусть выкатываются! До сих пор выплачиваю проценты, точно швыряю деньги в бездонную бочку. А они не желают этого понимать! Никто не поверит, какая голь перекатная живет у меня в доме.
Глава тридцать шестая
Прошло несколько месяцев, и холмы в предместье покрылись снегом. На улице трещали морозы,
Супруги Сыровы готовились к переезду. Пани Сырова паковала вещи, среди разбросанных монатков метался тесть, забравший себе в голову быть во что бы то ни стало полезным.
Полицейский ходил вокруг своего дома, наблюдал за всей этой кутерьмой и меланхолически говорил себе: «Ну вот, началось!» Снедаемый тайным умыслом, он подкарауливал чиновника. Когда пан Сыровы появился из-за двери, полицейский остановил его и сказал: — Стало быть, вы всерьез!
— Да, пришла пора, — ответил чиновник.
— Как быстро пролетело время! — заметил полицейский.
— Даже в голове не укладывается… — печально произнес полицейский.
— Даже в голове не укладывается.
— Повстречались и вот уже должны расставаться… — философствовал полицейский.
— Один съедет, другой въедет, — чиновник в ответ.
— Это будет уже не то, — сказал полицейский.
— Привычка много значит… — сказал чиновник.
— Познакомились, пожили бок о бок и вот — конец.
— Появятся другие съемщики…
— Только смерть может оборвать узы между хозяином и жильцом. Иначе грош нам цена.
— Не всегда так получается. Мало ли что может измениться…
— Это верно.
Полицейский в нерешительности помолчал, потом подошел к чиновнику ближе и сказал, понизив голос: — Коль скоро мы домовладельцы, так вот промеж себя… У меня сейчас столько хлопот… Понимаете, иначе никак… Мы ведь всегда понимали друг друга… Я на этих днях должен внести в городскую казну пять тысяч на тротуар перед домом. А банк… дескать только после Рождества. Сейчас не время. Вот я и подумал, что вы как домовладелец…
Некоторое время он еще продолжал в том же духе, пока, наконец, чиновник не уразумел, что полицейский просит у него взаймы. Странное настроение овладело им. Ему, Бог весть почему, сделалось стыдно; было у него такое чувство, будто его заставляли глотать невкусную еду.
И тут в дверях появилась пани Сырова. Она резко сказала: — Ничего из этого не получится, пан Фактор! С какой это стати, скажите на милость, мы будем одалживать вам деньги? Разве мало причинили вы нам неприятностей?! Обратитесь к другим. Мы не желаем вас знать! Йиндржих, не стой, иди домой!
Полицейский опешил, но тут же обрел прежнюю агрессивность.
— Ну, ну, эко, скажите!.. — язвительно воскликнул он. — Я не с вами разговариваю, любезная. А пан Сыровы — это совсем другое. С ним я и среди ночи буду разговаривать. Не боль-но-то мне нужны какие-то пять тысяч. У меня, может, денег-то побольше, чем у вас. Я уже давно домовладелец, а вы понятия не имеете, что это такое. Я рад, что избавлюсь от вас, все равно от вас проку что от козла молока. А находиться на террасе вы не имеете права. Пока я здесь, мои распоряжения вы обязаны исполнять. Хозяин здесь я.