Дом на Локте Сатаны. Темная сторона луны
Шрифт:
Он ходил от одной стены до другой, притворяясь, что читает книгу о шахматах. Ей было видно его, как показала она сама, когда он подходил к левой стене комнаты: стороне с окном, выходящим на флагшток, стороне, с которой он собирался запустить свой смертоносный снаряд. Он стал маниакально решителен, проявив ту отчаянную смелость, которую убийцы часто проявляют в такие минуты. И он выпустил свою молнию.
Никакое «невозможное» убийство (стоил ли мне это повторять!) никогда никем не совершалось. Заметьте! Если в такой сухой день я сам пройдусь по поверхности из раскрошенных устричных раковин, – вот таким образом, – даже
Если вы снова последуете за мной в задний сад, – продолжал доктор Фелл, направляясь задом, остальные трое потянулись за ним следом, – я приложу все усилия, чтобы завершить свой рассказ.
Можно заметить, в скобках и с извинениями, что я никогда не мог понять, каким образом было совершено преступление, пока мы не нашли ту фотографию в Форт-Молтри; я слишком внимательно смотрел в противоположную сторону. Если Крэндалл вовсе не собирался морочить себе голову старыми страшилками или смертью коммодора Мэйнарда, то я занимался этим слишком усердно.
Определенные первоначальные идеи, вкупе с дневником юной леди за 1867 год, породили невероятную путаницу. Газетные отчеты сообщали, что коммодор Мэйнард лежал в месте, куда не доходил прилив. В то же время те же самые отчеты упоминали о наличии небольшой кучки водорослей на берегу выше тела. Ясно, что водоросли были вынесены туда приливом, как это обычно бывает; ясно также, что вода поднималась выше, чем кто-то мог заметить или ожидать. Мне казалось, что кузен-неудачник Мэйнард, приблизившись в небольшой лодке по мелководью, должен был нанести удар коммодору со стороны, с какой тот не мог его видеть.
Возможно, это правильное объяснение. Но что с того? Произошедшее на песке столетней давности не имело никакого отношения к сегодняшней проблеме; оно не только не помогало, оно, напротив, закрывало нынешнюю картину. Я смотрел на воду, когда мне нужно было обратить свой взор на дерево.
Вернувшись в задний сад, доктор Фелл с облегчением опустился на железную скамью. Камилла, Алан и Янси вернулись к своим креслам.
Доктор поднял увещевающий указательный палец.
– Давайте закруглим тему, – предложил он, – как можно короче. Ударила молния, и вот Генри Мэйнард мертв. Мэдж потеряла сознание. Одурманенная лекарствами, пытающаяся понять, что именно ее ложный отец мог прятать в секретном ящике бюро, она побрела в мансарду и снова потеряла сознание.
– Доктор Фелл, – напряженно сказала Камилла, – вы уверены, что Мэдж, как и Валери, никогда не подозревала Боба Крэндалла?
– Уверен. В мансарде, когда там были вы и Алан, она искренне говорила о невиновности неизвестного любовника; и она не притворялась, а действительно была одурманена лекарствами, когда ей показалось, что она увидела его стоящим за дверью кабинета.
Тем временем Валери Хьюрет осенила новая идея. Из ее заявления капитану Эшкрофту мы знаем, что в тот день, но гораздо раньше, когда никакой трагедии еще не произошло, она вознамерилась сыграть роль призрака. Она сообщила по телефону Эшкрофту об исчезнувшем томагавке,
– Великий Гоблин, – вмешался Янси, – так что там произошло с томагавком? Все-таки кто же украл томагавк?
– Его украл сам Крэндалл, чтобы навести нас на ложный след и все запутать. Ага! Его нашли среди его вещей, он держал его у себя точно так же, как гораздо более изобличительный железный груз. Они сохраняют подобные вещи – капитан Эшкрофт был прав, когда подумал об этом. Но я говорил об идее миссис Хьюрет.
Ей пришло в голову, говорит она в своем заявлении, что Мэйнард был убит грузом на длинной веревке, свисавшей с дерева. Хотя она не говорит, как эта мысль пришла ей в голову. Боюсь, что она позаимствовала ее у меня.
– Но она поняла ее неправильно, не так ли? – спросил Алан. – Она случайно услышала, как вы что-то говорили о веревке, а вы говорили это фигурально и вовсе не имели в виду веревку в буквальном смысле этого слова.
– Да, она ошиблась. Она никогда не связывала дерево с флагштоком и домом – или с Крэндаллом. Веревка, дерево, «Золотой жук», По, Форт-Молтри! Вот и все. И все же, какими бы туманными ни были эти мысли, они были шагом в направлении истины. Еще раз, ошибаясь, она все-таки направила нас на верный путь.
Поздно вечером в пятницу Валери написала второе послание на доске, которое решила сама и обнаружить. Никаких намеков пока еще на По или Форт-Молтри – просто обещание, что продолжение следует. Пятничная суматоха должна была закончиться, когда капитан Эшкрофт тайно забрал старинное бюро для тщательного осмотра. Но суматоха так и не прекратилась до самого конца. Поздно ночью Крэндалл, начав уничтожать следы своих упражнений, поджег пугало и уничтожил его.
Доктор Фелл на мгновение замолчал, задумчиво посапывая.
– В субботу, – продолжал он, – был также судьбоносный день. Капитан Эшкрофт рано утром позвонил во французскую полицию – узнать, родилась ли у Мэйнарда дочь в тридцать восьмом году, – и ему обещали, что перезвонят попозже. Мы собрались здесь, в Холле. После того как Алан изложил свою теорию брошенного бейсбольного мяча, миссис Хьюрет вмешалась с новостями о послании, которое отправило нас в Форт-Молтри.
В Форт-Молтри мы обнаружили нечто большее, чем разоблачающую фотографию. Если Мэдж Мэйнард была не дочерью, а возлюбленной (у нас все еще не хватало доказательств, хотя это представлялось вероятным), тогда кто она была и откуда она появилась? Вместе со своим предполагаемым отцом, и в этом мы согласны, она переехала из Нью-Йорка в Голиаф около девяти лет назад.
Доктор Марк Шелдон, описывая поведение Генри Мэйнарда на обеде в прошлом апреле, рассказал о любопытном инциденте. Когда того просто спросили, не намерен ли он помогать каким-либо благотворительным организациям, Мэйнард выпалил: «Не Святой Доротее? Не Святой Доротее?» Никто ничего не понял. Что же могли означать слова «Святая Доротея»? Не могло ли это означать какую-то школу или приют?
Тем временем в Холле события стремительно неслись почти что к катастрофе. Валери Хьюрет, которая несколько дней назад украла пачку писем, доказывающих, что отношения между «отцом» и «дочерью» были какими угодно, только не отцовскими и дочерними, загнала Мэдж в угол и напала на нее. Если она и удержалась от прямого обвинения в инцесте, она все же сказала вполне достаточно.