Дом на Озерной
Шрифт:
– Я тебе возьму, – грозно выпрямлялся Степан. – Я тебе так возьму – ты у меня коленкой креститься будешь!
– Да пошутила я, – Томка презрительно пожимала плечом и хмыкала, словно удивляясь непонятливости мужа.
Девочкам во дворе не скоро, но все же наскучило прыгать на упругой надувной кровати, и взрослые не заметили, как одна их забава сменила другую. Теперь они играли в прятки. Когда очередь искать дошла до Гули, Катя проскользнула через веранду, где уже вовсю шли приготовления к вечернему застолью. Пробравшись в комнату,
– Туки-туки, Катя, – закричала она.
По условиям игры тот, кто нашел, должен был добежать до сарайчика и хлопнуть ладошкой по дощатой двери. Только в этом случае раунд считался выигранным. Если же найденный успевал сделать это раньше, он получал право прятаться в таинственных, не до конца исследованных недрах дома еще раз.
Поэтому Катя, у которой оставался шанс выиграть, с визгом вылетела из шкафа. Гуля издала такой же пронзительный писк и бросилась из комнаты, но Катя зацепилась ногой за дорожную сумку, и в следующее мгновение и она сама, и содержимое этой сумки оказались на полу. Тут же забывшая о состязании Гуля испуганно замерла и покачала головой.
– Вот теперь собирай, – строго сказала она, осуждающе сдвинув брови.
– Сама собирай, – ответила Катя, потирая ушибленный локоть. – Это твоей мамы вещи.
– Моей мамы вещи все у нас в комнате, а это не знаю, чья сумка.
– Это другой мамы. Которая сегодня приехала.
В голове у Гули мелькнуло быстрое тревожное недоумение, но, заметив на полу маленькое таджикское платье, она немедленно отвлеклась.
– А это чье?
Она присела на корточки и погладила рукой многоцветный яркий узор. Платье было детское, однако никакой девочки, которой оно могло принадлежать, у приехавшей тети не было.
На веранде, куда Катя и Гуля через несколько минут прибежали показать платье, Мархамат раскрывала секреты таджикской кухни.
– Вот это и есть хушан, – говорила она, показывая Томке и Вале слепленный ею то ли пирожок, то ли большой пельмень. – Только мы его не варим, а жарим. И потом надо на пять минут положить его на кайлу, чтобы пропитался соком.
– А кайла что такое? – заинтересованно спросила Томка.
– Сейчас будем делать, – улыбнулась ей Мархамат. – Для нее нужны овощи, специи, чеснок и сметана. Можно еще мясо добавить.
– Мама! – закричала Гуля, вбегая в цветастом платьице на веранду. – Смотри, мама!
На ее оклик одновременно обернулись и Валя, и Мархамат. Гуля начала кружиться. Катя со счастливой и немного ревнивой улыбкой следила за ней, остановившись на пороге.
– Смотри, какое красивое! Откуда оно?
Валя ответила не сразу. Глаза ее наполнились слезами, она присела перед Гулбахор и, наконец, нашла в себе силы сказать правду.
– Это твоя мама привезла.
Гуля остановилась, удивленно глядя на Валю. Та никогда еще не говорила о себе так странно.
– Ты же никуда не ездила, – настороженно склонила голову Гулбахор.
– Понимаешь, –
– Конечно, бывает, – серьезно кивнула Гуля.
– Ну вот… А у тебя целых две… Это же хорошо, правда? Две мамы лучше одной.
– А почему ты тогда плачешь? – с подозрением спросила Катя, подходя к ним.
– Потому что у меня всего одна мама, – улыбнулась Валя сквозь слезы.
– И у меня одна, – пожала плечами Катя. – Но я же не плачу.
– Ты молодец, – засмеялась Валя. – Ты совсем не такая плакса, как я.
– Конечно, – кивнула Катя. – Только я тоже такое платье хочу.
Валя обернулась и посмотрела на Мархамат, а девочки, не в силах долго стоять на месте, тут же сорвались и убежали во двор, откуда уже в следующую секунду долетели их крики:
– Я в нем в школу пойду!
– Нет, я!
– Нет, я!
Тетерин появился в доме как нельзя более вовремя. Даже если бы он специально рассчитывал свой приезд для того, чтобы сообщить всем торжественную новость, ему вряд ли удалось бы выбрать момент лучше. Холодная водочка в бутылке поблескивала сквозь запотевшее стекло, малосольная сельдь томилась под своей нежной свекольной шубой, хрустящие огурчики соперничали в своей притягательности с тонко нарезанным ароматным салом, щеки собравшихся за столом горели предвкушением, взгляды их ласкали запеченную в новой плите курицу, а слух был обращен к Степану, который стоял с рюмкой в руке и готовился произнести тост.
Вот в этот момент и вошел Тетерин.
Под мышкой он держал свой потрепанный портфель и, несмотря на чрезвычайно важные новости, которые он собирался сообщить, вид имел малозначительный. Во всяком случае, все остальные были в гораздо более приподнятом настроении.
– А вы что, уже знаете? – удивленно спросил Тетерин, оглядывая праздничный стол. – От Михаила Семеновича звонили?
– Нет, – ответил за всех Степан, который по-прежнему держал в руке полную рюмку. – А должны были?
– Ну, вообще-то, да, – почему-то смущаясь, сказал Тетерин. – Он квартиры нам возвращает… А Мирзоевым – деньги.
После этих слов на веранде воцарилась такая тишина, что все отчетливо услышали, как у Томки от съеденной черешни вдруг буркнуло в животе.
– Ой, – сказала она, и было не совсем понятно – к чему относится это «ой».
Первой в себя пришла Женька. Во-первых, она верила в людей, во-вторых, она верила в чудо, и, в-третьих, она любила своего отца.
– Папка! – закричала она, вскакивая из-за стола. – Ты – чемпион!
Потом было уже непонятно – кто и что говорил. Женщины смеялись и плакали, мужчины обнимались и хлопали друг друга по плечам, дети прыгали и визжали, не зная, почему они прыгают и визжат, но уловив общее настроение, в котором возможно было даже опрокинуть на скатерть коробку с томатным соком, и никто за это не наругал. Тетерин перекрикивал весь этот гам, сбивчиво рассказывая про свой разговор с Михаилом Семеновичем. Ему не верили, переспрашивали, просили объяснить еще раз, и он начинал снова и снова.