Дом на солнечной улице

Газирад Можган

– Почему нет? – сказал Реза.

– Мы собираемся совершить прямое, верное делу действие. Зачем ты хочешь тащить с собой детей?

– Это дело всех, молодых и старых, неважно, – сказал Реза. – Они увидят народное возмущение и будут потом ценить, что стали его частью.

Саба вставила в уши золотые серьги-кольца и глянула на себя в зеркало. Серьги посверкивали между прядей волос, когда она поворачивала голову.

Реза бросил взгляд на узкую мини-юбку Сабы и нахмурил лоб.

– Ты в этом собираешься идти?

– А что не так? – спросила Саба.

– Ну, люди на улицах кричат в том числе и поэтому. – Он жестом обвел Сабу с ног до головы. – Люди не хотят видеть этот французский

стиль, голых женщин повсюду.

– Я надену шерстяные подштанники и длинное пальто сверху, – сказала Саба.

– Но я думала, эти демонстрации проводят, чтобы высказаться по поводу неравенства и несправедливости, а не того, как мы одеваемся! – сказала Лейла.

– Я понимаю, но переодень хотя бы юбку, Саба, – сказал Реза.

Саба кивнула и открыла шкаф. Она стала перебирать вешалки на деревянной рейке одну за другой, изучая юбки разной длины и пытаясь выбрать, какую надеть. Она, в отличие от Лейлы, никогда не спорила с Резой.

– А вам почему бы не надеть пальто и шапки? – сказал он нам.

Мы с Мар-Мар побежали вниз. Азра вышла в гостиную, когда Мар-Мар пыталась втиснуть руку в узкий рукав пальто. Я свое уже застегнула.

– Почему вы в верхней одежде? – спросила она.

– Дядя Реза берет нас гулять, – сказала Мар-Мар.

Она помогла Мар-Мар просунуть руку в рукав.

– Реза! Реза! – крикнула она.

Реза зашел в гостиную. Он был одет в толстое бежевое пальто поверх свитера.

– Что такое, ханум-джун?

– Их мать не обрадуется, если узнает, что ты брал с собой детей, – сказала она.

– Что ж, тогда ей не стоит их сюда приводить. Если они здесь, то будут ходить с нами. Собирайся, Азра-ханум, ты тоже пойдешь. Время праздновать.

– Я со своим больным коленом далеко не уйду, – сказала Азра. – А мы ответственны за то, чтобы с Можи и Мар-Мар ничего не случилось.

– Не переживай, я с ними. Я хочу, чтобы они увидели этот исторический момент и запомнили его.

Азра больше не спорила. Все верили Резе. Он казался надежным и уверенным в своих словах.

Холодный ветер хлестнул по лицам, стоило только выйти из дома. Реза нес Мар-Мар на руках, а я держалась за руку Сабы, когда мы шли от Солнечной улицы к Вали-Аср, главной улице, разрезающей Тегеран с севера на юг. Чем дальше мы шли, тем больше людей толпилось на тротуарах перед магазинами. В то время я не знала, что такое «демонстрация». Едва мы завернули с Пастер-авеню на улицу Вали-Аср, я увидела перед собой людское море. Никакая машина не смогла бы проехать. Я вцепилась в руку Сабы в ужасе, что потеряюсь в толпе. Реза обернулся к нам и проверил, что мы идем следом, держась друг за друга. Он поднял в воздух кулак и трижды проревел «Марг бар шах!», как и люди вокруг. Это было то же пожелание смерти, которое я видела на стенах. Нас прижимало друг к другу и растаскивало в стороны, будто мы были попавшими в бурю кораблями, неспособными проложить путь на сушу.

Мар-Мар испугалась. Я слышала, как она плачет, хоть мне и не видно было ее лицо. Но я могла разобрать ее голос среди рьяных криков. Я тоже начала ерзать от желания уйти. Лейла взяла меня на руки и обняла.

– Не самая лучшая идея – брать их с собой. А я говорила, Реза! – крикнула Лейла.

На руках у Лейлы мне было видно лицо Мар-Мар. По ее щекам текли слезы, а губы раздуло от ледяного ветра. Она вертелась по сторонам, пытаясь найти нас. Я ей помахала, радуясь, что снова ее вижу. Она широко улыбнулась в ответ и вытерла щеки маленькими ладошками.

Каждый

квадратный метр улицы Вали-Аср был забит людьми. Между прижимающихся друг к другу плечами людей не было свободного места. На плакатах, зависших над толпой, множилось лицо аятоллы Хомейни. Он так сурово хмурился, его глаза так полыхали, что никто, даже шестилетняя девочка, не мог это забыть. В воздух взлетали кулаки. Я представила, будто люди вокруг – разноцветные рыбки из сказки ака-джуна. В отместку за смерть своего любимого раба Отвратительная Колдунья превратила нижнюю половину своего мужа, царя Черных Островов, в камень. Затем она превратила жителей острова в рыб разных цветов и размеров. В толпе демонстрантов некоторые женщины были укутаны в платки так, что ни единой пряди волос не было видно, а другие были в модной одежде, как мои тети. Одни мужчины были с бородой, другие чисто выбриты, а некоторые с длинными волосами, как хиппи. И все как зачарованные раз за разом выкрикивали один и тот же лозунг.

Нас отнесло к центру толпы, на площадь 24-го эсфанда, где народ собрался вокруг бронзовой статуи. Это был мужчина в военной форме с остроконечной фуражкой на голове и мечом на поясе. С одной рукой на мече и другой на талии, он выглядел строго и надежно. Ряд солдат стоял стеной вокруг статуи, охраняя ее от людей, которые пытались взобраться на мраморное основание и свалить ее. Командиры солдат были одеты в ту же форму, которую баба носил на работу.

– Хале Лейла, это шах? – Я указала на статую.

– Это статуя шаха Резы, отца шаха, – сказала она.

– Почему люди хотят, чтобы шах умер?

– Потому что он монарх, а время монархии в Иране прошло, – встрял Реза.

– Что такое монархия? – спросила я.

– Можи и Мар-Мар, – сказал Реза, – я привел вас сюда, чтобы вы посмотрели на народное празднование. Сына диктатора, которого вы видите там, больше нет. Народ сверг шаха Мохаммеда Резу. Он бежал из страны.

Среди людского ликования я впервые услышала новости об отъезде шаха Мохаммеда Резы. Мы все стояли лицом к статуе шаха Резы в центре площади. Огромная толпа скандировала и кричала от восторга. Начал спускаться сумрак, но статуя шаха Резы молчаливо взирала на то, как люди желают смерти его сыну – неспособная отдать приказ или возразить на слова против своей династии. Он напоминал полукаменного царя: проклятый, порицаемый и обреченный на мрачную судьбу, от которой не мог спастись. Плакал ли он? Я стояла далеко, и оттуда не было видно.

Женщина-воительница

Потом она подумала и сказала про себя: «Если я выйду к людям и осведомлю их об исчезновении моего мужа, они позарятся на меня. Здесь непременно нужна хитрость». И она поднялась и надела одежду своего мужа, Камар-аз-Замана, и надела такой же тюрбан, как его тюрбан, и обулась в сапоги, и накрыла лицо покрывалом.

«Повесть о Камар-аз-Замане»

Баба покинул страну ровно за четыре дня до Исламской революции. Он получил визу в США в тот же день, когда отправился в американское посольство на улице Рузвельта. Маман считала, что мечта о поездке папы в Америку воплощается быстрее, чем внезапный дождь ранней весной. После того как шах покинул Иран, международный аэропорт Тегерана, Мехрабад, был закрыт, чтобы не дать аятолле Хомейни вернуться в страну из изгнания. Но ко всеобщему удивлению, временное правительство снова открыло аэропорт всего через несколько дней. Аятолла Хомейни прибыл в Тегеран, а баба улетел в Соединенные Штаты.