Дом одиноких сердец
Шрифт:
Светлана Тимофеевна, все еще в белом халате, вышла в коридор. Кивнув на прощание, она прошла к лестнице, спустилась вниз.
– Кажется, у нее напряженные отношения с главным врачом, – заметил Дронго, обращаясь к Мокрушкину.
Тот неопределенно пожал плечами. Ему явно не хотелось говорить на такую опасную тему. Дронго хотел еще что-то спросить, но тут увидел, что по коридору к ним идет высокая полная женщина в белом халате. Ее волосы были собраны в узел.
– Алексей Георгиевич, вы там нужны, – попросила она.
– Что случилось, Клавдия Антоновна? – спросил врач. – Это наши
– Она умерла, – сообщила женщина, – идемте быстрее.
Глава 6
Мокрушкин взглянул на гостей. – Извините, – торопливо сказал он, – я должен идти. Если хотите, можете пройти со мной. Вы ведь врачи?
– Почти, – хмуро ответил Дронго.
Где-то за окном завыли собаки. Сначала одна, потом вторая, третья. В этом было нечто мистическое. Гости вздрогнули.
– Вот так всегда, – недовольно сказала Клавдия Антоновна, – как только один из пациентов умирает, так они сразу затягивают свой хор. И все знают, что в этот момент кто-то умер. Прямо как сигнализация какая-то. И больные нервничают. Нужно наших собачек куда-то убрать.
Они прошли в предпоследнюю палату, Мокрушкин открыл дверь, входя первым, за ним Клавдия Антоновна. Гости переглянулись. Дронго нахмурился и решительно вошел, следом за ним – Вейдеманис. Впрочем, в том, что они увидели, не было ничего страшного или трагического. На кровати лежала изможденная женщина. На вид ей было не меньше семидесяти. Она лежала так, словно заснула, и лицо ее было умиротворенным и спокойным, словно она сделала все, зачем пришла в этот мир. Если бы не ее худые, почти бесплотные руки и ввалившиеся щеки, можно было бы сказать, что эта старуха вполне здорова. Мокрушкин подошел к ней, проверил пульс, отключил аппаратуру, накрыл лицо одеялом и обернулся к гостям.
– Вот и все, – негромко сказал он, – она уже отмучилась. Санубар Идрисова, жена нашего руководителя коммунального хозяйства. Она сама решила переехать сюда. Обычно мусульмане не отдают своих больных в наш хоспис, вы об этом знаете лучше меня. Но она сама настаивала. У нее дочь в Америке живет с мужем, а сын давно в Австралии. А у мужа больное сердце, вот она и решила сама сюда переехать, чтобы никого не тревожить. Придется завтра звонить ее супругу. Он как раз вчера навещал жену, они разговаривали…
– Сколько лет ей было? – спросил Дронго.
– Сорок восемь, – ответил Мокрушкин, – она в восемнадцать лет замуж вышла. Сыну уже двадцать девять, а дочери двадцать семь. И трое внуков от дочери. Но всех судьба раскидала по разным местам.
Дронго тяжело вздохнул. Он был уверен, что умершей не меньше шестидесяти.
– Вы можете ей что-то сказать, – неожиданно предложила Клавдия Антоновна.
– Что сказать? – не понял Дронго, повернувшись к санитарке. – О чем вы говорите?
– Она была мусульманкой, – спокойно пояснила пожилая женщина. – А вы приехали из Башкирии. Прочитайте молитву, если можете. А если не можете, то скажите несколько слов, ей наверняка было бы приятно.
– Да упокоит Господь ее душу, – произнес Дронго, взглянув на лежавшее под одеялом вытянутое тело.
– Спасибо, – кивнула Клавдия Антоновна, – вы можете идти. Алексей Георгиевич,
– Да, конечно.
Сыщики вышли из палаты.
– Вот и все, – негромко сказал Вейдеманис, – был человек – и нет человека. Все так просто и обыденно, как будто в порядке вещей.
– У нас именно так, – согласился Мокрушкин, – это место, где люди уходят. Гораздо приятнее работать в родильном доме. Место, где появляются новые люди и радуются новой жизни. Но уверяю вас, что там тоже хватает своих трагедий. Простите, что мы начали наш обход именно с этого печального события, но так уж получилось. Что именно вас интересует?
– Все, – ответил Дронго. – Как устроен ваш хоспис, сколько в нем пациентов, в каких условиях они живут, как работают ваши врачи.
– Пойдемте, я все покажу. У нас как раз сейчас ужин заканчивается.
– Больные ходят в столовую?
– Мы не говорим «больные», мы называем их пациентами. Обычно в столовую многие не ходят, не хотят есть вместе со всеми. Кто хочет, может пройти, столовая в конце коридора на первом, рядом с кухней. Остальным нянечки носят еду прямо в палаты. На втором этаже у нас реанимационные. Сейчас там пять человек… уже четыре, – поправился Мокрушкин. – Остальные девять внизу. Кабинеты врачей тоже внизу, а руководство на втором этаже. Там же у нас операционная и рентген-кабинет.
– Вы делаете операции?
– Очень редко. У нас хоспис, а не клиническая больница. Но если есть необходимость, то, разумеется, все делаем сами. У нас работают прекрасные специалисты – Сурен Арамович Мирзоян и Людмила Гавриловна Суржикова.
– А ваш руководитель Светлана Тимофеевна сказала, что самый лучший и опытный врач именно вы, – возразил Дронго, испытывающе глядя на своего собеседника.
Тот вспыхнул, покраснел и отвернулся.
– Если она так считает… – пробормотал он, – впрочем, я не знаю. Не уверен.
– Вы обещали показать нам ваше основное здание, – напомнил ему Дронго.
– Конечно, покажу. Пойдемте. Только учтите, что в другие реанимационные палаты входить нельзя, только с разрешения главного врача или его заместителя.
– Мы туда и не собираемся. Давайте начнем с первого этажа, – предложил Дронго.
Они спустились вниз, прошли в столовую. Здесь сидели двое мужчин и одна женщина. Один из мужчин был в спортивном костюме, другой – в голубом халате. Женщина тоже была в таком же халате. При их появлении все трое подняли головы. «У них в глазах есть нечто неуловимо схожее, – подумал Дронго. – Может, это ожидание скорой смерти делало их глаза такими похожими друг на друга».
– Это наши гости из Башкирии, – представил своих спутников Мокрушкин, – а это наши пациенты. Арсений Ильич Угрюмов… – показал он на мужчину в халате.
Тот кивнул головой, мрачно разглядывая вошедших.
– Елена Геннадьевна Ярушкина…
Женщина с любопытством посмотрела на мужчин и улыбнулась.
– И Константин Игнатьевич Мишенин.
Мужчина в спортивном костюме кивнул в знак приветствия.
– Остальные в своих палатах, – закончил Мокрушкин.
Дронго прошел мимо двух больших столов. За ними могли разместиться человек двадцать или двадцать пять, но ужинали здесь только трое.