Дом одиноких сердец
Шрифт:
«Да, вы все ни при чем, — согласилась Даша, — и даже страшный и ужасный Горгадзе, который на самом деле еще более уязвим, чем большинство из вас. Но к кому приложить истории, скажите мне? К каждому из вас можно прилепить листочек с надписью: история такая-то».
Даша замахала листками и попыталась приложить их то к одному, то к другому. Но люди вокруг нее не давались, разлетались в стороны, таяли в воздухе и проявлялись уже далеко, в самом конце дорожки. В конце концов Даша поняла, что она зря старается, схватила свои листы, ставшие неожиданно твердыми, и сложила их в воздухе, как веер. Веер закрылся с громким
— Мам, а где моя вторая книжка?
Даша вздрогнула и открыла глаза. Пару секунд смотрела, ничего не понимая, на Олесю, стоявшую над ней с первым томом «Истории» в руках.
— Господи, Олеська, это ты… — пробормотала Даша, протирая глаза. — Ты мне такой сон досмотреть не дала… Что тебе?
— Мам, я второй том найти не могу, — жалобно протянула Олеся. — Его, наверное, папа взял.
— Сейчас посмотрим.
Даша с трудом поднялась с дивана, всунула ноги в тапочки и побрела к столу, в котором Максим хранил книжки. «История» оказалась на самом верху.
— О, спасибочки! — обрадовалась Олеся. — Я пошла лежать. Да, мам, мне надо таблетку выпить, ты не забыла?
— Выпьешь, выпьешь, — рассеянно покивала Даша, пытаясь уловить то, что явилось ей в полудреме. Но ничего не ловилось. Странное ощущение витало вокруг, но расплывалось в воздухе все быстрей и необратимей.
— Олеся, а зачем тебе второй том? — морщась, как от боли, спросила Даша. — Ты же первый еще не прочитала…
— Да ну, зачем первый целиком читать? Я прочитала тот отрывок, который нам задавали, и мне стало интересно, что случилось во Франции потом. А про то уже во второй книге, понимаешь? Глупость, вообще-то говоря: история одна, а книг две, — добавила Олеся по-взрослому. — Ладно, ма, давай таблетки — я в кровать пошла.
Олеся вышла из комнаты, а Даша осталась стоять на месте. В голове ее громко прозвенел колокол, и чей-то голос — то ли Боровицкого, то ли кого-то похожего — сказал: «Вот видишь, я же говорил». И в долю секунды все сложилось так ясно и просто, что сразу стало очевидно, по-другому и быть не могло, и только казалось странным и нелепым, что все они не разглядели этого раньше.
«История одна, а книг две. Смешно. А мы все пытались разобраться — пять историй, пять историй… Боровицкий пытался мне подсказать и написал: „Завершите мою книгу“, а я ничего не поняла. Ведь все так просто — нет никаких пяти историй, а есть одна книга. Можно разделить ее на главы, но от этого не появится десять новых книг. И историю Боровицкого можно разделять на части, но это все равно одна история. Только одна».
Она все же подняла с пола листочек со своими записями, но, еще не поднеся его к глазам, поняла, что ее догадка — не просто догадка, а истина. Можно было и не оставлять последней подсказки, такой простой и чуточку детской — как раз как любил Петр Васильевич. Даша опустилась на ворсистый ковер и, когда к ней подошел Проша, погладила его по голове.
— Да, мой хороший, — без выражения сказала она. — Вот, значит, как оно бывает… Пойдем-ка мы с тобой прогуляемся.
Она дала Олесе таблетку и сообщила, что уходит на час-полтора, не больше. Быстро оделась, сунула в карман сложенные листки рукописи и вышла из дома.
Крики и причитания она услышала, еще не дойдя до ворот — на тропинке, которая вела вдоль ограды. Не
— Ой, беда у нас, беда! Не усмотрели, недоглядели!
Потом они заметили Дашу с Прошей и замолчали. Даша сразу увидела все — и толстую нянечку в синем халате, которую она хорошо помнила по пансионату, и присевшую на корточки медсестру, убирающую шприц в белый пластиковый чемоданчик, и трех шушукающихся женщин, стоящих полукругом над телом. Даша подошла ближе и присела на корточки.
Ангел Иванович лежал, съежившись. Глаза его были закрыты, а на лице застыла странная гримаса — то ли боли, то ли усмешки. Прозрачный пух на его голове шевелился от ветерка, сквозь волосы просвечивало осеннее солнце, и казалось, что над головой светится маленький нимб. Проша ткнул тело носом и тихо заворчал.
— Господи, как Лидии Михайловне сказать?! — опять запричитала нянечка. — Убежал, опять убежал!
— А все охранники виноваты, — вставила бледная медсестра, — они ограду не проверили. Он сетку внизу отогнул и вылез.
— Да ведь она разбираться не будет, кто виноват! Ай-яй-яй! Как же вы так, Ангел Иванович!
— Как же вы так, Ангел Иванович? — как эхо, повторила за ней Даша.
Медсестра отозвалась:
— Сердце старое, вот и не выдержало. Он быстро умер, не мучился. Охранник пошел его искать, нашел дыру в сетке, вылез — а он уже здесь мертвый лежит.
Она перекрестилась, и три женщины тоже торопливо перекрестились вслед за ней.
Сзади раздался шорох, и на поляну выбежал перепуганный охранник. За ним показалась Раева. Охранник хотел было что-то сказать, заметив Дашу, но закрыл рот и отошел в сторону. Лидия Михайловна подошла к телу, секунду стояла неподвижно, а потом без сил опустилась на землю рядом с ним.
— Лидия Михайловна! — одновременно кинулись к ней охранник и медсестра.
Раева остановила их взмахом руки.
— Уйдите все, — тихо приказала она.
Люди вокруг нее замерли в неуверенности.
— Я сказала, все свободны, — повторила Раева без выражения.
Сначала попятился охранник, потом женщины. Последней ушла нянечка, поминутно оглядываясь. У тела остались Раева, Даша и черный пес, отошедший подальше от тела.
Сейчас, под солнечным светом, Даша смогла разглядеть лицо Раевой — и ей стало страшно. Каждая черта жила на этом лице отдельно. Отдельно была белая пергаментная кожа, отдельно — обвисшие щеки, отдельно — подергивающийся, почти неразличимый тонкий рот. Правое веко подергивалось в своем ритме.
Управляющая подняла на нее безжизненные глаза, которые были сейчас не голубыми, а темно-серыми, и проговорила:
— Охранников накажу. Он бы остался жив, если бы не убежал из «Прибрежного».
Даша покачала головой.
— Нет, не остался бы, — тихо, но твердо сказала она. — Он все равно бы убежал от вас. Ведь он от вас убегал, а вовсе не из пансионата, правда? Так далеко убежал, что больше вы его не догоните.
Раева подалась к ней всем телом, но Проша вскочил, оскалив клыки, и одним прыжком оказался около хозяйки. Управляющая замерла, глядя на собаку, и опять села на землю.