Дом огней
Шрифт:
И тут Эва приникла лицом к стеклу. Приоткрыла рот и подышала на прозрачную поверхность, выпустив облачко пара. Потом стала рисовать, пальцем. Послание Пьетро Джерберу. Последнее перед тем, как расстаться навсегда.
Психолог разглядел мордочку маленького зверька. Потом Эва нарисовала спинку, а на ней – иголки.
Дикобраз обрел форму, потом быстро исчез, когда облачко испарилось. Но этого гипнотизеру хватило, чтобы понять, как выглядит мать девочки.
49
Он открыл входную дверь и прежде Майи вошел в квартиру,
Только на одну ночь, завтра он поможет ей найти другое пристанище.
Он включил свет во всех комнатах, чего никогда не делал. С тех пор как Сильвия с Марко уехали, он завел привычку пробираться в темноте, по-кошачьи. Но сейчас ему хотелось, чтобы квартира ожила. Не была бы похожа на гробницу одинокого, раздавленного, негодного психолога в свободном падении.
– Мне нравится у тебя, – сказала рыжеволосая девушка.
Может быть, из вежливости. Хотя квартира и вправду была красивая, располагалась в историческом здании в центре Флоренции, и Джербер вместе с бывшей женой со вкусом ее обставили. Джерберу с трудом верилось, будто Майя не заметила беспорядка во всех комнатах и царящего повсюду уныния.
Джербер уступил ей свою спальню. Выдав ей банный халат и чистые полотенца, улучил время, пока Майя принимала душ, и сменил простыни на супружеской постели. Пожелав ей спокойной ночи, хотя было уже три часа утра, сам пошел помыться.
Почти двадцать минут неподвижно стоял под горячими струями, смывая с себя давно копившееся смятение. Закончив, посмотрелся в зеркало, висевшее над раковиной. Сквозь патину пара проступило исхудалое лицо ветерана, вернувшегося с поля битвы, выжившего среди ужасов войны, но потерпевшего поражение.
Он протянул руку и пальцем нарисовал дикобраза на влажной поверхности.
Пока они возвращались в город на «дефендере», он всю дорогу думал, как рассказать Майе о последнем откровении Эвы. Но он уже не был так уверен, что рисунок на оконном стекле имел отношение к браслету с дикобразами, который носила синьора Ваннини. И даже не мог утверждать, что голос, который он слышал во время единственного телефонного разговора с матерью девочки, был на самом деле искусно измененным голосом домоправительницы.
Я – Беатриче Онельи Кателани… Я вас не слышу…
Да ведь и Майя Сало не узнала голос, хотя и чаще разговаривала с ней по телефону.
Как это вообще возможно?
Достаточно было бы отправиться в Сан-Джиминьяно, поискать пресловутого мужа и троих детей. Или попросить Гульельмо Онельи Кателани описать бывшую жену и получить доказательство, что она и домоправительница – одно и то же лицо. Но правда заключалась в том, что Пьетро Джербер предпочел пребывать в сомнении. Даже если узнать наверняка, это ничего бы не изменило. И он принял решение, которое казалось ему наиболее мудрым и безопасным.
Ничего не говорить Майе.
Он показал ей рисунок Эвы, где из-под каракулей еле выступало неопознаваемое лицо, и огорчился, что девочке не хватило времени
Когда ночью в имение явились нежданные гости, он попросил Майю выиграть время. И Майя, конечно, подумала, что он собирается позволить девочке закончить портрет. Но на самом деле он просто хотел остаться с Эвой наедине.
…Теперь я открою тебе один секрет…
Джербер полагал, что истории никогда не должны оставаться незавершенными. Иные развязки даже и не нуждаются в словах, их можно отлично постичь и в молчании.
Но бывают исключения. И той ночью психолог должен был сделать выбор.
Заставить Эву закончить рисунок, чтобы положить конец истории, в которую он ввязался, или дать ей надежду самой освободиться от навязанного ей затворничества.
«Теперь я открою тебе один секрет… В твой восемнадцатый день рождения, когда ты станешь достаточно взрослой, в твоем разуме откроется маленькая дверца. И ты вспомнишь обо мне. И снова переживешь то, что происходит сейчас. И станешь искать меня».
Да, он поступил правильно.
Выйдя из ванной в трусах-боксерах и футболке, с мокрыми, зачесанными назад волосами, Джербер расположился на диване в гостиной, где валялся старый плед. Улегся в темноте, натянул его на себя. Заложив руки за голову, устремил взгляд в потолок, которого не мог видеть.
Холодный рассудок ему подсказывал – у него нет доказательств того, что Эвой кто-то манипулировал. Всего лишь нить счастливых, блестящих, но в конечном итоге бесполезных умозаключений. И, насмешка из насмешек, он даже не мог окончательно вынести за скобки неизвестную величину: а вдруг девочка и в самом деле обладает каким-то особым даром? Хотя Джербер и не хотел в это верить, неисполненный долг перед Дзено Дзанусси мешал ему раз и навсегда отринуть вероятность того, что существуют явления, выходящие за пределы логики и человеческого рассудка.
Но сейчас, в тишине своей квартиры, он хотел только, чтобы дающий забвение покой снизошел на него из окружающей тьмы, подарив короткую передышку, хотя бы на одну ночь. Надеялся на глубокий сон без скверных сновидений, которые таились в подсознании, дожидаясь своего часа, готовые нагрянуть, едва он задремлет.
Услышав, как босые ноги шлепают по полу, приближаясь к дивану, он закрыл глаза.
Он почувствовал ее тело и позволил ей действовать. Раздеть себя. Ласкать повсюду. Позволил поцеловать себя и ощутил ее горячее дыхание. Излишне говорить, как он этого желал, как это было ему необходимо. Он сам не знал, какие чувства испытывает к Майе Сало: в данный момент то была прежде всего благодарность. Возможно, они потянулись друг к другу по разным причинам. Это было не важно. Впервые за долгое время Пьетро Джербер позволил кому-то облегчить свою ношу.