Дом огней
Шрифт:
– Зачем твоему отцу это понадобилось?
– Затем, что синьор Б. нашел третий выход: ты не признался, следствие зашло в тупик, и он решил подвергнуть тебя той же процедуре, чтобы ты мог жить дальше. Ублюдок сделал это не ради тебя, а ради себя самого. Его выбор основывался на простом расчете: для Дзено уже ничего нельзя было сделать, для тебя – да. И поскольку ты тоже был всего лишь ребенком, он подменил собой правосудие… и приговорил нас обоих.
Кузен с трудом сглотнул; он был совсем сбит с толку.
– Аримо…
На этот раз тайное слово пригвоздило его к месту.
Взгляд Ишио начал блуждать, будто следя за невидимой, неуловимой мошкой. Черной мошкой посреди проливного дождя. Мошкой-воспоминанием.
– Он хохотал и хохотал, – начал он еле слышно. – Я говорил: потише, иначе восковые нас найдут, а он не слушался…
Джербер понял, что речь идет о Дзено. И не прерывал рассказа.
– Потом – не знаю, как это вышло… Может, чтобы заставить его утихнуть, я заткнул ему ладонью рот. Он меня укусил. Очень больно… Вот тогда-то я схватил его за горло и все сжимал… и сжимал… и сжимал… и сжимал…
Этот взрослый говорил, как ребенок. Канючил, приводил невероятные оправдания. Будто разверзлась бездна и наружу вырвалось зловоние прошлого.
– Он пытался вырваться, извивался, пинал меня ногами, – продолжал Ишио. – Но я был сильнее… Лицо у него стало красное и синее, рот разинут, язык вывалился… Потом он мало-помалу перестал пинаться… Но не сводил с меня глаз, глаза все время были открытые. Я не знал, что он мертвый, я ни разу в жизни не видел мертвеца. Но когда разжал руки…
Пьетро Джербер подумал о Сатурно, пуделе Ишио. Синьор Б. упомянул о нем во время сеанса гипноза потому, что на самом деле и он, и дядя с тетей прекрасно знали, кто убил собаку.
– А потом? Что случилось потом?
– Я вернулся к вам… – продолжал кузен. – Хотел рассказать, что стряслось, честное слово. Но Дебора меня заметила и запятнала, сделала восковым. И я больше не мог говорить. Проклятие, помнишь? И никто ни о чем не догадался… Пока, много дней спустя, дядя не пришел за мной.
Окончив рассказ, Ишио сполз на землю. Пьетро Джербер, который до сих пор слушал, не перебивая, нагнулся, чтобы подхватить его. Теперь они оба сидели на мокром асфальте, слившись в объятии, отчаянном и лишенном смысла. Дождь все лил, безо всякого к ним участия.
Прошлое уползло обратно в зловонную пропасть, и та закрылась в мгновение ока.
Кузен вцепился в его руку.
– Как мне теперь быть с Глорией и девочками? – спросил он с мольбой в голосе. – Что станется с ними… и со мной?
– Ты – самый кроткий человек на свете, – напомнил ему Джербер. – С тех пор ты больше никому не причинил зла.
– Никому, – подтвердил Ишио даже с какой-то гордостью. – Так вот, поскольку тебе это известно, ты мог бы повторить…
– Повторить что?
– Стереть все в моей голове, да и в своей тоже. У тебя получится, правда?
Терапия синьора
– Уверен, ты сам найдешь выход из этой скверной ситуации.
Услышав его отказ, Ишио остолбенел. Джербер разомкнул объятия и встал. Кузен взглядом умолял его. Но Джербер-младший не повторит ошибку отца. Не станет снова подменять собой правосудие.
– И последнее, – проговорил он. – Где тело?
– Зачем тебе это знать? – огрызнулся кузен, взрываясь давешней яростью, долго, слишком долго подавляемой.
– Затем, что, раз уж синьор Б. оказался трусом, нам выпало освободить семью Дзено от молчания длиной в двадцать пять лет.
Ишио подождал – может, рассчитывал выторговать за эти сведения собственное спасение. Но Джербер, как видно, не собирался идти на уступки, и кузен сдался.
– Сад оставленных надежд… Мы, наша компания, всегда его так называли, помнишь?
– И что?
– Я вам никогда не говорил, – признался Ишио, поднимая на Джербера глаза. – Но я знал, куда деваются мячи, которые мы упускали.
58
Дыра находилась точно там, где сказал кузен. За двумя последними кустами бирючины в глубине сада, ближе к оконечности высокого мыса, метрах в ста от крутой скалы, выступающей в море.
Склон, ведущий туда, был покатый: всякий предмет, по нему скользящий, попадал в орбиту притяжения черной дыры, которая его заглатывала.
Вот куда девались потерянные мячи.
В дыру сантиметров сорок диаметром – достаточно, чтобы просунуть труп пятилетнего ребенка.
И эта дыра дышала. Да, из скважины в земле доносился равномерный шум.
Солнце садилось, и волны гремели вдали, а Джербер стоял перед зевом, заросшим кустами, вдыхая солоноватый запах, поднимавшийся оттуда, и ощущая на лице дуновение воздуха, который засасывало вниз с каждым вздохом маленького водоворота.
Отверстие было правильных очертаний – несомненно, творение человеческих рук. Артезианский колодец, таких полно в местах застройки. Он относился к тем временам, когда в Порто-Эрколе не было водопровода. Его бурили, пытаясь добраться до водоносного слоя. Но наткнулись на одну из многих подземных полостей, ведущих прямиком в море.
Вот почему все позабыли об этой дыре посреди сада.
Может быть, синьор Б. о ней знал. Если знал, то пришел к тем же выводам, что и Пьетро Джербер. Ибо, судя по запаху, исходящему из колодца, сомнений не оставалось: что бы ни попадало туда, прибой у берегов Арджентарио навсегда завладевал добычей.
Перед поездкой на семейную виллу Пьетро Джербер уже был готов указать Пьетро Дзанусси место, где упокоился его брат. Но теперь пришлось пересмотреть планы.
Могилы как таковой не было, зато возникала масса неудобных и болезненных вопросов.