Дом окнами на луг и звёзды
Шрифт:
И Филипп ответил громко и твёрдо:
– Отрекаюсь!
Раздался далёкий раскат грома.
– Гроза, что ли? – в полголоса удивился кто-то из стоящих вокруг: день был ясный, безоблачный.
Второй раз спросил священник, и снова Филипп ответил:
– Отрекаюсь!
Затрепетали, забились язычки лампадок по всей церкви, кто-то заметил это, но немногие. И третий раз на этот же вопрос новоприбывший православный ответил с необычной страстностью:
– Отрекаюсь!
Словно вздрогнули стены храма, забились и смолкли колокола, и вновь из вышины донесся гром. Но многие потом говорили, что звук этот больше напоминал злобный нечеловеческий вопль. Священник пристально посмотрел
– Вижу, истинно говоришь.
И повёл его дальше, по обряду, вплоть до купели со святой водой. Потом двери храма широко распахнулись, вошли множество пришедших на свадьбу гостей, отец ввёл невесту в белом платье, подвёл её к жениху…
Свадебный кортеж шумно миновал деревню, по дороге мимо леса, через поле выехал к имению Лугренье, где всех уже ждали накрытые столы. Слуги выстроились от распахнутых ворот до парадного крыльца. Молодожёны первые вошли в переднюю залу, тут уже смешались с гостями, вновь принимая поздравления. Слава Богу, никто не успел дойти до середины комнаты: раздался сильный треск, и большая хрустальная люстра рухнула с высокого потолка прямо в центр залы. На ней ещё не были зажжены свечи – ярко светило солнце, разлетевшиеся осколки задели кое-кого, но слегка. Многие закричали в испуге, кто-то воскликнул: «Знамение!» Но Филипп Лугренье с весёлым негодованием вскинул руки:
– Ах, мастера, ах, самозванцы! Так и знал, что надо их гнать в шею, да пожалел! Клялись, что всё сделано, как надо…
И всем сразу стало ясно, что нет никакого знамения, просто неумелые мастеровые плохо закрепили люстру на потолке.
Гостей быстро провели в банкетный зал, к столам, заиграла музыка. Хозяин задержался, отдавая указания слугам. Молодая жена осталась с ним. Филипп поймал тревожный взгляд Наташи, крепко обнял, прижавшись губами к её виску, тихо сказал:
– Ничего не бойся, ангел мой…
Но сердце его сжимала тревога: только он знал, что люстра упала как раз в то место, где – под землёй, – находилась тайная комната.
Глубокой ночью Филипп Лугренье тихонько покинул постель. Выходя из комнаты, оглянулся на крепко и счастливо спавшую Наташу – свою жену. Отворил лишь ему известную дверь, по длинному подземелью спустился в тайную комнату. Упавшая люстра не была знамением – она была знаком лично ему. И он понял: его ждут.
Свеча в его руке осветила комнату, сделанную в виде пятиугольника. Стены, обитые чёрным крепом, в пяти нишах – чёрные витые свечи, алтарь, слева от него, на красивой серебряной подставке – чёрная свеча: символ Силы Тьмы и Левостороннего пути. Справа – белая свеча. Пентаграмма: два луча смотрят вверх, три – вниз, меч, пергаменты… Филипп содрогнулся, но всё же вошёл и стал в круге пентаграммы. Стоял, держа свою свечу, молча ждал. Пауза длилась долго, но он не шевелился и не издавал ни звука. И дождался. Разом вспыхнули свечи в нишах, ударил медный тяжёлый гонг, помчались алые огни по всем линиям магических знаков на стенах и на полу.
– Ты отрёкся от меня! – Тяжёлый, разрывающий мозг голос гудел, заполняя комнату. – Ты отрёкся в Его Доме, я теперь над тобой не властен. Но никто ещё просто так от меня не уходил – никто из тех, кто сам меня позвал. Моё проклятие ляжет на твоих потомков – это моё право, моя отступная цена. Если хочешь – моя епитимья… Слушай и запоминай. Старшие сыновья старших сыновей, достигнув четырнадцати лет, станут оборотнями. И тяготеть проклятие будет над твоим родом до тех пор, пока одного из проклятых не спасут…
Филипп не мог пошевелиться, обливался холодным потом, хотя жестокий огонь сжигал его изнутри. Он слышал и понимал каждое слово, понимал с тяжёлой тоской. Но вот забрезжила надежда: проклятие может быть снято! Как? А тот,
– Если в вашем роду появятся две девочки, сёстры, которые не должны вообще появиться на свет, но которые родятся в один день, и если они спасут твоего потомка – и в образе людском, и в образе зверя, – то тогда проклятие снимется. Где всё начиналось, там всё должно и кончится…
Раздался смех, от которого у Филиппа подогнулись ноги, и он упал на земляной пол без памяти. Когда очнулся, ни одна свеча не горела, было темно. По памяти, ощупью, он нашёл дверь, вышел… Через несколько дней он сам навсегда и бесследно замуровал секретный вход в подземелье, к тайной комнате.
Глава 21
О проклятье Альберт знал с тринадцати лет. Так повелось с самого начала: маркиз Филипп де Лугренье самолично рассказал всё своему старшему сыну Иллариону, когда до четырнадцатилетия тому оставался ещё целый год. Чтобы у юноши было время осознать, смириться, подготовиться. Через год младшего сына Евграфа отправили в Санкт-Петербург, в пажеский корпус, Илларион же остался с родителями в имении, где они жили почти безвыездно и счастливо.
Насколько оставались они счастливы дальше, Альберт не знал. Но и дед его Илларион, и сын его Александр – его отец, – несли всю жизнь проклятье рода Лугренье. Правда, оба они жили не долго – слегка за пятьдесят. Увы, избавительницы в их роду не появлялись – ни у кого ни разу не родились близнецы, даже мальчики.
Альберт знал – первое превращение произойдёт в момент сильного волнения. Каково оно, само превращение, отец позволил ему увидать, хотя до срока удачно скрывал это от мальчика. Так что в четырнадцать лет Альберт хорошо представлял, что с ним будет происходить. Его воспитали умным, волевым подростком, потому он очень долго держался – не давал эмоциям взять над собой верх. Не волновался, умело гася зародыши чувств, ни за кого не переживал, не пил спиртного, чтоб не терять над собой контроль. Не позволял себе влюбляться. Потому и не был женат. Он вообще решил: раз не сбывается предсказание об избавлении, то пусть старшая ветвь рода Лугренье на нём и закончится. Пусть вместе с ним сгинет и проклятие.
Да, долго он держался. Но вот, когда ему было уже за тридцать, в самом конце восьмидесятых годов, Альберт занялся бизнесом. И хлебнул всего: предательства друзей, подлой конкуренции, криминальных наездов, покушения на жизнь… И хотя из всего он вышел с честью, твёрдо стал на ноги, преумножил капитал, но… Эмоционально сорвался!
Вот тогда он стал изучать своё родовое дерево – все его ветви. Почти поверил, что непременно должны быть где-то, в этом разветвлении, сестрички-близнецы. Он помнил, есть ещё одно необычное условие – странное рождение. Но убедил себя: если будут близняшки, то само собой будет существовать и странность в их появлении на свет. Альберт мечтал: если его освободят от проклятья, то он ещё и женится, и дети у него родятся… Но, увы, поиски его разочаровали. К пятидесяти годам он смирился: что ж, пусть будет так, как он решил – на нём прервётся старшая ветвь рода. Прервётся проклятье.
Однако родовой дом Альберт приобрёл. Сергею он сказал, что «нашёл» дом. Но это было не совсем так. И дед его, и отец, и он сам всегда знали, где расположено родовое гнездо. Просто в прежние времена, когда имение было отдано сначала под пионерский лагерь, потом под санаторий, к нему подступиться было совершенно невозможно. Но вот пришли новые времена, и Альберт, уже в 90-х годах, решил: он приобретёт свой Дом. Потому что, как и его предки, хорошо помнил заключительную фразу проклятья: «Где всё началось, там всё и кончится». А значит – в Доме.