Дом пополам

Колесникова Вероника

– Где была?

– В универе, - пререкаться ни сил, ни смысла.

– Почему трубку не брала?

А вот это уже как-то чересчур!

– С мужиком своим зажималась, некогда было.

Ах, с мужиком! Сейчас он ей покажет все, на что способна мужская месть за два часа ожидания потерянной в городе несносной будущей сестры.

– Раздевайся! – зол и грозен, мамочка дорогая!

Алиса

демонстративно медленно снимает пальто, бросает на пухлый пуфик, выпрыгивает из сапожек, начинает расстегивать персиковую рубашку, с вызовом глядя ему в его бездонные грозовые.

Гроза меняет угол направления зрения.

– Ты что делаешь?

– Сам сказал – раздевайся, вот я и раздеваюсь.

Черт бы побрал эту девчонку! И так тяжелая ночь с мыслью о девушке за стеной еще до конца не выветрилась из головы, а она уже подкидывает дров в его огонь.

Поединок синих и черных глаз завершается уверенной женской победой. Носитель брюк, которые вдруг становятся до невозможности тесными, позорно бежит с места военных действий в зал, для того, чтобы окунуться в спасительные сети работы.

Алиса засыпает под мерное бу-бу-бу из зала, не закрыв дверь в свою комнату, все равно спит она в закрытой пижаме, с книжкой на подушке, и мыслью дочитать все завтра.

Антон, крадучись, словно вор, заглядывает в свою же собственную спалью для гостей. И не может отойти, пригвожденный к месту рубенсоновской картиной – разметавшись на постели, в мягком свете ночника, спит настоящая женщина. Тонкая полоска между штанишками и ночной рубашкой манит мягкостью, темные соски явно выделяются в обтянутой кофте.

Что за чудо эта современная текстильная промышленность! Рисунок сбился и он может спокойно лицезреть маленькие выпуклости вокруг соска, его зовущую пику, округлось красивой стоящей груди, чуть придавленной тканью. Руки едва ли не дрожат от желания провести по ним горящей ладонью, поиграть с весом, сжать сильно, а потом сгладить нетерпеливость нежно.

А еще лучше – задрать кофту кверху и лизнуть сосок, вдохнуть запах этой синеглазой красавицы, оттянуть, куснуть, а потом зализать укус. Заиграть с первой, а потом со второй грудью, до того, что она выгнется от желания, и тогда..тогда..

Антон очнулся от собственного рваного вздоха. Что он тут делает? Навис над девушкой, словно кощей над златом, руки свои сладострастные чуть не запустил в сокровище, что так неожиданно свалилось на его голову…

Нет, так нельзя, нельзя.

Выключив ночник, снова едва удержавшись, чтобы не притронуться к спящей, выбежал из комнаты, на ходу набирая телефон старинной знакомой, которая точно знает, как нужно снимать мужское напряжение – руками, ртом, и податливым телом.

Продолжение от 18 июня.

Алиса проснулась от того, что ей банально захотелось в туалет. Вчера вечером она шпиговала не привычную к учебе голову знаниями, непонятно изложенными

в учебнике, да так и уснула. Взглянула на часы – так и есть – всего шесть утра, у нее есть как минимум два часа.

Крадучись, выбирается из комнаты, но все равно у туалета замирает – из ванной видна полоска света. Забыл выключить, чтоли?

Она протягивает руку выключить свет и тут же дверь в ванную отворяется, явив изумленным очам удивленного, изумительно свежего для шести утра хозяина квартиры. Ослепленная Алиса прикрывает глаза. И непонятно, чем она ослеплена: то ли ярким светом после темной комнаты, то ли белоснежным полотенцем, опасно низко сидящем на узких бедрах спортивно сложенного мужчины, то ли ярким блеском в черных тягучих греховных глазах?

Оба замирают и тут происходит что-то совершенно непонятное.

Кто-то из них или делает шаг назад, или вперед, но они сталкиваются друг с другом, и он тут же сминает ее мягкие губы яростным поцелуем.

Она запускает руки ему в волосы, вызывая протяжный стон из мужской груди, вдавившей ее в себя. Стремительность ситуации возбуждает не меньше алкоголя, кем-то похороненные в глубине мозга желания выплескиваются наружу, и он уже толкает ее к стене, прижимает спиной с одной стороны – к холодному, с другой – к живому и горячему.

Жадные руки блуждают по телу, нажимая на доселе неизвестные кнопки, запуская волну ожидания по всему телу. Тяжелое дыхание разрывает тишину и мрак коридора, она гладит его по спине, волосам, отвечая на жадные поцелуи, желая чего-то ярче и яростнее, но чего?

Она пробирается ему под полотенце, сжимая упругие полушария, и он тут же рычит, приподнимает, заставив ее обвить его торс ногами. Сквозь толстое полотенце, пижамные штаны и совершенно уже мокрые от возбуждения трусики чувствует силу его желания, и он делает пару движений, как если бы уже был в ее манящей глубине, а она откликается, как будто он уже вошел в нее во всю длину большого и толстого.

Он рычит, словно дорвавшийся до еды зверь, и кусает ее сквозь тонкую ткань прямо за грудь, а потом втягивает сосок, намочив слюной кофту. Она рвано дышит, а тут совсем заходится едва ли не предоргазменном крике. Он наконец делает то, что хочет, и его руки отпускают ее попку, а хозяйничают на ее груди, он, чуть нагнувшись, вылизывает ее ароматную шею, а руки уже под кофтой, он задирает ее и наконец видит то, от чего можно ослепнуть – прекрасную, красивую, идеально ровную большую, стоящую грудь. Тут же припадает губами к ней, словно умирающий от жажды в пустыне, а второй рукой протискивается между горячими телами к ней в трусики. Дождался, дорвался!

Все в нем пульсирует, а она вдруг замирает. И только он пальцем проникает во влажные складки, она резко сводит ноги вместе и леденеет.

Он тут же чувствует эту деревянность и отпрыгивает к противоположной стене.

Дыхание – как словно после забега на двенадцать километров. Действительно, что он делает? Как дорвавшийся до молодого тела юнец. Причем только несколько часов назад у него уже был секс, довольно бурный и продолжительный. А тут..