Дом последней надежды

Демина Карина

Ей пришлось расстаться с домом.

И с экипажем.

С роскошными одеяниями, за которые теперь давали едва ль четвертую часть стоимости. И это печалило ее. Ушли зеркала. Черепаховые гребни и шпильки для причесок. Мелкие украшения, ведь с крупными расстался еще муж.

…и оставлен был лишь старый дом, который отдали из жалости, поскольку матушка возвращению Иоко не обрадовалась.

— Это твоя вина, что ты не сумела поладить с мужем. Мне не надобен такой позор.

Пожалуй, именно тогда в кроткой Иоко и вспыхнуло

чувство, которое можно было бы назвать гневом. Именно оно и позволило переступить через стеснительность.

Законы…

…она ведь читала их, заучивая наизусть, будто была чиновником.

— Ты не можешь не принять меня, матушка, — сказала она, — ибо тогда я отправлюсь к Наместнику просить о справедливости. Но если ты не желаешь со мной жить, отдай мне мастерскую отца.

Матушка поджала губы.

Она давно собиралась продать это строение, которое в душе полагала никчемным, но никак не могла сойтись в цене, да и скверный нрав ее, с годами сделавшийся еще более дурным, чем прежде, мешал торгам.

— Думаешь продолжить его дело?

— Не его, — Иоко точно знала, что будет делать, и это знание наполняло ее силой. — Свое. И клянусь собственным именем, я больше не буду тревожить тебя просьбами.

Матушка согласилась.

…значит, это мастерская, точнее жилая ее часть. Память услужливо подсказала, что дом разделен на две половины. И мастерская ныне заперта, туда не заглядывали давно — без надобности сие, Иоко даже подумывала о том, чтобы переделать ее, но что-то да останавливало.

Три сундука с нарядами.

Два — с посудой, которая не годилась для продажи.

Дерево Лю в кадке.

И мешочек с монетами, который она благоразумно спрятала в железном сундуке, благо, секрет его, отцом показанный, она помнила.

Надеюсь, я тоже вспомню.

…а пол теплый. Ласковый, будто шелковый. Надо будет убрать циновки, зачем они, если пол такой. Доски выглажены, цвета темного, шоколадного.

…прошение в канцелярию Наместника и три золотых монеты секретарю, который не позволит прошению этому затеряться средь иных бумаг.

Томительное ожидание.

Ответ.

Свиток на толстом шелке с пятью печатями… один вид их внушает трепет, и значит, Иоко была права: ей дозволено открыть дом Покинутых жен.

…это случилось в год три тысячи четыреста двадцатый от Сотворения мира.

Была война.

И воины с алым драконом на стягах мелким гребнем прошлись по Островам. Не осталось ни камня, ни пяди земли, которых не коснулись кожаные их сапоги. А Великая стена, опоясывавшая остров Нихоцагу, рассыпалась пылью, когда Ми-Циань, прозванный Драконом в честь предка, от которого якобы пошел его род, протянул к ней руку и сказал Слово.

Иоко не знала, что это было за слово.

Да и никто не знал.

Быть может, только мудрецы страны Хинай, потому как они, говорили, знали все, даже количество звезд на небосводе. Однако речь не о них, но о Соро,

прозванной Печальною.

Муж ее пал, встречая врага.

И сыновья полегли на полях Цэдуми, кровью своей наполнив родники. С тех пор воды их красны и почитаются целебными.

Не стало армии.

И даже великий Маорха, написавший трактат о Войне, вынужден был вскрыть себе живот, смертью спасаясь от позора. В тот день, когда Ми-Циань во главе орды своей подошел к Белому городу, Соро вышла навстречу. Она обрядилась в белые траурные одежды, а волосы распустила.

Она не стала красить лицо.

И шла босой по пустым улицам. И жители стенали, зная, что никогда больше не увидят ту, которую недавно именовали Прекраснейшей, ибо была Сора столь красива, что простые смертные лишались разума, взглянув в ее лицо.

Но, верно, враг не был простым смертным.

— Мне говорили, что ты прекрасна, — обратился он к женщине, которая протянула ему шкатулку с Большой имперской печатью. — А я вижу перед собой лишь жалкую старуху.

И слова его слышал каждый.

Это было оскорбительно.

— Возьми, — сказала она. — Это теперь твое…

— Мне говорили, что ты улыбаешься, а голос твой подобен пению горных ручьев. Но я вижу кривой рот и слышу воронье карканье… почему так?

— Моя красота принадлежала моему мужу… ты забрал его, — отвечала Соро. — И моя красота ушла вместе с ним. Я улыбалась, глядя на своих сыновей, каждый из которых был достоин оседлать имперского дракона, но ты забрал и их… мой голос звенел от радости, но радости в моей жизни больше не осталось…

— Ха, — отвечал ей Ми-Циань. — Если думаешь, что твои стенания меня разжалобят, то ошибаешься… я думал посадить Прекраснейшую подле себя, но вместо этого велю погнать прочь из города…

И приказал содрать траурные одежды.

— А Печать… — Ми-Циань повертел ее в руках и бросил в пыль. — У меня будет своя…

…в тот же вечер стяги с Алым драконом вознеслись над стенами города Нара, чтобы продержаться там семь дней и семь ночей… столько времени умирала великая армия.

…почему-то в Хрониках обходили этот момент стороной. Была армия и не стало. И уничтожила ее Прекраснейшая, не пощадив при том и жителей.

На седьмой день она вошла в ворота.

И подняла печать, которая так и лежала в песке.

…она отправила гонцов к некому Тэцуго, жившему в рыбацкой деревушки, с тем, чтобы явился он исполнить долг крови. Ему она и вручила, что печать, что дворец, что разоренную войной страну. А сама попросила себе право жить в небольшом доме, куда принимала осиротевших женщин.

Так появился первый Дом.

…войны случались часто.

…и не только они. Чужая память подсказывала мне, что постепенно в Дома стали отправлять женщин, родичи, предпочитавшие единожды заплатить Хозяйке, нежели постоянно нести траты и ответственность за тех, кто стал вдруг лишним.