Дом потерянных душ

Коттэм Ф. Дж.

Гибсон-Гор сел. Хмурое недовольство на его лице сменилось задумчивостью, но комментировать слова Ситона он не спешил.

— Вещи такого рода живут своей собственной жизнью. Как знать, может, через год-другой, если у вас найдутся силы и желание, вы будете курировать ретроспективную выставку работ вашей покойной кузины.

Гибсон-Гор возвел глаза к потолку с таким надменным и раздраженным видом, что Ситон испугался, не зашел ли он слишком далеко. Но неожиданно хозяин сказал:

— Да, здесь остались кое-какие ее вещи. Характерной чертой семейств вроде нашего является то, что мы никогда и ничего не выбрасываем. Но уверяю вас: фотографий у меня нет. Она их уничтожила,

как мне говорили. Причем с большим удовольствием. По крайней мере, так утверждал мой ныне покойный сосед, который своими глазами видел, как однажды декабрьским вечером она что-то жгла в саду на жаровне. И в округе, к неудовольствию соседей, стоял такой едкий дым, что даже начавшийся дождь не смог его разогнать. Итак, снимков нет. Но зато осталось кое-что из одежды и некоторые личные вещи. Если хотите, можете на них взглянуть. Надеюсь, это позволит вам получить о Пандоре более полное представление.

Тут Ситон подумал о запахе, въевшемся в тяжелую бархатную портьеру, которая скрывала лестницу в подвал. О липкой сырости, которую даже жара была не в силах изгнать из прихожей. Ситона затошнило при одной мысли о том, что ему придется рыться в заплесневелых пальто и гниющих нарядах самоубийцы. Ее фотоаппарат — это другое дело. Он выглядел совершенно стерильно в белых перчатках мистера Брина. Реликвией, к которой так и хотелось прикоснуться. А перспектива притронуться к разлагающимся вещественным доказательствам существования Пандоры, запертым в подвале, сейчас показалась Полу гораздо менее соблазнительной.

Мысленно он перенесся на берег реки, куда прилив выбросил тело Пандоры. Стоя среди зевак, Ситон вдыхал запах сырости, исходящий от осклизлых деревянных опор причала. Кожаные подошвы ботинок скользили по покрытой илом гальке. Грязные лужицы были затянуты нефтяной пленкой. Где-то на Темзе взвыла сирена. Полицейский врач щелкнул замочком саквояжа, распространяя вокруг себя специфический запах склянок, бинтов с корпией и блестящих инструментов. Затем достал часы из жилетного кармана. Составив словесное описание трупа, продиктовал его человеку в штатском. Тот, кивнув в ответ, бросил беглый взгляд на тело и снял мягкую фетровую шляпу в знак почтения к умершей. На шее покойницы зияла широкая рана, обескровленная от долгого пребывания в воде.

На середине реки возникло неожиданное волнение, словно там бушевал невидимый ураган. Но это был всего-навсего пожарный катер. Он качал помпами воду и выбрасывал ее через брандспойты. Выли помпы, с грохотом разбивались о поверхность струи воды. Настоящее светопреставление. А на самом деле просто учения — отработка действий при пожаре, который спалит город в грядущей войне. Но Пандора Гибсон-Гор предпочла пропустить спектакль. Она не удосужилась даже поприсутствовать на его мрачной репетиции.

— Ну что, страшно, мистер Ситон?

— А? — сморгнул Пол.

Ситон глотнул остывшего чая. Хозяин, оказывается, уже успел закурить новую сигарету. Он стоял в центре комнаты, окутанный сизым облаком табачного дыма.

— Вовсе нет, — услышал Ситон звук собственного голоса.

— Все там, на чердаке. Этажом выше. Приставьте лестницу. Сам я не полезу. В последние годы я как-то отяжелел. Поэтому вам придется подниматься туда, так сказать, соло. Прошу вас, если вы, конечно, не передумали.

Ее вещи были сложены в дорожном сундуке. На чердаке, как ни странно, было сыро: солнце проникало сюда через единственное слуховое окно, очевидно закрытое наглухо. Снаружи стекло было все в потеках дождя и следах жизнедеятельности голубей. Но даже такого скудного освещения оказалось достаточно, чтобы облегчить Си-тону поиски и поднять настроение.

Вдобавок, вопреки его опасениям, хлама наверху было не много. Крыша дома была плоской, так что просторное помещение под ней имело правильную форму. Пол думал, что наткнется здесь на завалы старинной мебели, на груды ржавеющего оружия и, может, даже на коллекцию клавишных инструментов. Однако все немногочисленные предметы действительно несли на себе печать ее личности. Вдоль стен стояло несколько картин. Соединенные друг с другом лаковые панно представляли собой фриз на восточные мотивы — аист в горной речушке. Он нашел также старые пластинки на семьдесят восемь оборотов в выцветших бумажных конвертах и облупившуюся позолоченную раму.

Сундук Пандоры находился в самом темном, дальнем углу. Обтянутую кожей поверхность украшали затейливые бронзовые заклепки, а над замочной скважиной перламутром были выложены ее инициалы. Глядя на замок и теребя ключ, врученный ему Гибсон-Гором, Ситон вспомнил, что Пандора обожала жемчуг. Она носила на шее ожерелье такой толщины, что с его помощью можно было бы вывести из дока океанский лайнер.

Замок поддался без труда, и Ситон откинул крышку, вдохнув запах Пандоры. То, что от него осталось. Возможно, это был запах ее бестелесного духа, но безусловно ее собственный. В этом Ситон не сомневался. Аромат старых духов и табака. Запах прошлого. Он почему-то напомнил Ситону о лайковых перчатках и корице, свечном воске и дорогом мыле. А еще было нечто неуловимое, пряное, не поддающееся описанию. Перед мысленным взором Ситона возникла фотография из «Кафе ройял». Пол вдруг подумал, что это неуловимое нечто вполне могло быть испариной страха. Страха, испытанного полвека назад.

Эта мысль повергла его в смятение.

Неожиданно в темном углу за составленными картинами что-то зашуршало. Пол вспомнил, что в сумрачной прихожей ему ударила в нос вонь мышиного помета. Застыв над сундуком, он прислушался, не повторится ли шорох. Но все было тихо. Он настолько оцепенел, что забыл дышать. Потом Пол шумно перевел дух, опустился на колени и принялся на ощупь исследовать содержимое сундука Вынув три рассыпающиеся стопки старых шелковых платьев, шарфов, нижних юбок, чулок и ночных кофточек, он разложил все это перед собой прямо на дощатом полу.

Ему было не по себе. Он чувствовал, что совершает если не святотатство, то что-то вроде духовного насилия. Он решил, что это все отголоски католического воспитания, полученного в детстве. И все же он посягнул на интимный мир Пандоры, запертый тут, в сундуке, и защищенный от посторонних глаз ее самоубийством. Одна из стопок одежды вдруг развалилась и устлала пол блестящим покрывалом из расшитого бисером ветхого атласа.

Обитатель угла за картинами продолжал тихонько грызть рамы и холст.

На дне сундука лежали более тяжелые и массивные вещи. Среди них потускневший серебряный портсигар и театральный бинокль в сафьяновом футляре. Там же Пол обнаружил смятую женскую шляпу и две пары туфель с полуистертым, но еще различимым тисненым французским названием внутри. Ситон не узнал марку. Ведь столько старых фирм разорилось вместе с падением Франции! И все же туфли были сшиты безукоризненно. Имелась там и оловянная фляжка для бренди, тоже изрядно потускневшая. Сбоку на ней была выгравирована голова собаки, по всей видимости спаниеля. В бархатном чехле Ситон нашел авторучку фирмы «Кросс». На золоченом зажиме стояли инициалы Пандоры. Рядом лежал черепаховый мундштук, заляпанный смолой. И наконец, на дне Пол наткнулся на россыпь монет — французских франков и сантимов. Исключение составляли английский шиллинг и двенадцатигранный трехпенсовик.