Дом проблем
Шрифт:
И у генсека Горбачева есть ярый противник Ельцин, который с пеной у рта с генсеком спорит, а если прислушаться — суть-то та же, тоже подпевает. Неужто дублер? Вот вагоны «личных библиотек» попрут на Запад.
Это так, к слову.
А подводя итог реферата, отметим, что «Ленин и демократия» — изначально несовместимые понятия в непросвещенной России образца 1917 года.
Что касаемо классов, то, наверное, сегодня в СССР классов и нет, зато есть имущие (их явное меньшинство) и неимущие. И если кто-то думает, что «неимущие — легко управляемы», то он явно не читал классиков марксизма-ленинизма. Хотя почти
А возвращаясь к «неимущим», отметим, что еще пытливый ум Ленина определил, как правители Германии, ознакомившись с трудами Маркса, нашли противоядие против революционного подъема «неимущих» — спровоцировали в Германии голод, а следом рыскал сыск. Вот так просуществовала и страна СССР. Но не надо все умалять. Основное население Советского государства училось не в ВПШ и АОН, а в простых и хороших школах и вузах, которые давали настоящее образование. И как есть имущие и неимущие, так же есть безнравственные и совестливые, к счастью, последних гораздо больше. Однако мир поменялся, и если ранее было «Пролетарии всех стран, соединяйтесь», то теперь, наоборот, боясь перманентной революции и зная, что призрак коммунизма витает не только над Европой, а над всем миром, стали объединяться имущие — глобализация! Опять хотят вспять направить сознание «неимущих» людей. И как тут не вспомнить последние слова патриарха русских социал-демократов Плеханова, адресованные Ленину:
— В новизне твоей мне старина слышится!
— Почему?
— Время плебейской революции еще не пришло. [142]
Неужели это время теперь наступает?
Слушатель курсов повышения квалификации ВПШ при ЦК КПСС:
В. Г. Мастаев».
Страшная головная боль привела его в реальность. Ваха открыл глаза, в ушах гул. В первое мгновение он подумал, что в пещере, в горах — до того холодно. А тут увидел слабый свет над дверью, напротив полумрак окна — толстые, частые решетки, и он сразу вспомнил: перед защитой в коридоре ВПШ много слушателей в ожидании, когда вызовут. И тут Мастаев как бы нюхом почувствовал что-то неладное: со стороны лестницы грозно идет усатый очкарик, тот, что издевался над ним ровно год назад в Академии общественных наук.
142
А. Луначарский. Революционные силуэты. — М., 1967. — С. 42.
— Пройдемте за мной, — жесткая команда, и просто кивок головой.
— Никуда я не пойду, — решительно воспротивился Мастаев, — у меня сейчас защита.
— Хм, хочешь публично святое омарать? Не выйдет, — очкарик хотел было скрутить руку Вахи, но тут же сам полетел к стене. Как всегда, рядом оказались еще двое молодчиков — они умело обхватили Ваху сзади, а подоспевший очкарик успокаивал пораженных сокурсников:
— Это чеченский шпион. Я майор КГБ. Соблюдайте спокойствие, бдительность и порядок.
Больше Вахе руки не крутили, только крепко держа за локти, повели по длинному коридору, лифт отвез на нулевой этаж; темный, сырой коридор, снова лестница вниз, тяжелая дверь, и совсем светло, просторный кабинет,
— Вы хотите независимости, свободы?! — заорал майор. — Хотите развалить Советский Союз?! Не выйдет! — грозный палец у носа Мастаева. — В тот раз тебя чудо спасло. А ты опять за свое? И на кого осмелился посягнуть?! О «наболевшем»? Ленин и сифилис! Кто тебя надоумил?
— Э-э-это в ПСС, — неуверенно защищался Ваха.
— Что значит «ПСС»?
— Полное собрание сочинений Ленина, том 39, страницы 30–31. Вон, у вас Ленин в шкафу, темно-синий, с позолотой.
— У-у, — что-то тоскливое, в виде отрыжки выдал майор. — Не может быть! Какой том? Какая страница?
Это собрание явно никто никогда не открывал, страницы аж склеились. Майор долго искал нужные строки:
— «Великий почин», — повторил он название статьи, и вот наконец-то нашел плохое слово. — Как они могли такое пропустить? Кто автор?
— Ленин, — подсказал Мастаев.
— Молчи, болван. Кто в редколлегии? Кто подготовил? — майор посмотрел на последнюю страницу: — У-у, тираж сто тысяч экземпляров. Вот где бомбу заложили.
— Да, издано в 1973 году, все редакторы, небось, на заслуженной пенсии в санаториях почивают, — говорит Мастаев.
— Хе-хе, — ехидно усмехнулся офицер. — А ты наконец-то в психушке будешь отдыхать.
— За что? — попятился слушатель ВПШ.
— За разглашение государственной тайны.
— Какой «тайны»?! Все опубликовано в ПСС!
— Так ты на строй покушался. К какой-то «плебейской революции» призываешь.
— Т-так это тоже классика!
— Да, «Великий почин», — майор вновь мельком пробежал статью Ленина. — Вождь прав. Нужен «почин». Всех надо по-чи-нить! А тебя, гражданин Мастаев, как взбунтовавшегося чечена, надо починить в первую очередь.
— Я подам на вас в суд!
— В суд? Ха-ха-ха! Так суд — это я! Ты ведь невменяемый. Прошлогодний урок так и не воспринял, трактуешь Ленина как хочешь.
— Я-я имею право мыслить! — Мастаев поднял было руку, да тут же те же молодцы его скрутили, повалили на диван. А майор в это время уже шарил под столом.
— Давно я эту кнопку не нажимал, — с явным удовольствием сказал он. — «Мыслить» они будут. Ишь, чего захотели, плебейскую революцию свершить. А, вот она.
Майор так упорно давил на кнопку, что массивный стол чуть было с места не сдвинулся. Зато шкафы, в которых покоились ПСС классиков, вдруг, как в кино, странно зашевелились, заскрипели, развернулись, и из-за них появились два верзилы, один, что в белом халате, хриплым голосом сказал:
— Давненько вы нас не беспокоили, товарищ капитан.
— Я уже два года майор. А не беспокою из-за этой гласности и перестройки. Вот вам пациент, лечите; не то плебейская революция на носу.
Последнее, что Ваха помнил, — это огромный шприц, так что он стал голову прикрывать тоненьким одеялом, и только теперь догадался, почему голова не только болит, но и мерзнет, — выбрили.
Гимн СССР разбудил Ваху, он скинул одеяло. В комнате яркий свет. Он первым делом бросился к окну: очень красивый парк, заснеженные ели, ухоженные прикрытые на зиму клумбы, не работающий, и все же красивый, большой фонтан, и прямо над всем этим ярко-красный транспарант: