Дом с привидениями (антология)

Логинов Святослав Владимирович

2

Надо было идти в гостиницу — переодеться и отдохнуть: перелет с Латоны на Уранию на стареньком звездолете вышел утомительным. В тесном салончике она все удивлялась, что на планетах, известных своим высочайшим техническим уровнем, в эксплуатации космические рыдваны прошлого века, давно забытые на Земле. Штурман, рослый парень, явно покоренный ее красотой, доказывал, что расстояние между Латоной и Уранией так невелико, а трасса так спокойна — ни шальных метеоритов, ни вредных излучений, — что грех не использовать хоть и старые, но вполне надежные планетолеты. Он говорил с таким жаром, так стойко стоял за свою колымагу, что Лаура не пожелала противоречить, хотя могла сослаться хотя бы на то, что на междупланетные перевозки на Земле давно поставили более комфортабельные космоходы. Странный разговор с заместителем директора — она явилась к нему прямо с космодрома — не создал бодрости. Но Лаура не могла пойти отдыхать, не бросив взгляда на лабораторию, где твердо — еще на Земле — задумала специализироваться.

Институт Экспериментального Атомного Времени

часто показывали на стереоэкранах, Лаура шла между его корпусов, как по хорошо известному местечку. Собственно, это было не местечко, а городок — десятки зданий, хорошо освещенные улицы. Ни одного прохожего — на улицах, городок казался пустынным. Впрочем, таковы были — это Лаура знала — и другие научные городки на других планетах, сотрудники не прогуливались, а работали внутри своих лабораторий и научных заводов.

Лаборатория номер шесть располагалась чуть в стороне. Лаура остановилась перед двухэтажным домом в хорошо распланированном саду. В узких аллеях горели оранжевые светильники, несильный ветер качал густокронные деревья, листва тихо шелестела. А дом был темен — ни одно окно не светилось, только над входом тускло горела надпись: “Лаборатория № 6”. Лаура потрогала ручку двери, ручка повернулась, дверь осталась закрытой. Лаура долго смотрела на темное здание. Дом был необычен — стоял в стороне обособленно, скрытый густым садом, словно то, что в нем происходило, нужно было утаить от внимания посторонних (хотя какие могут быть в этом научном городке посторонние? — спросила себя Лаура). И по сравнению с многоэтажными громадами других лабораторий эта, шестая, казалась крохотной, в ней было что-то провинциальное, что-то из учебника древности, в старину лаборатории часто размещали в таких вот невзрачных домишках. Лаура засмеялась. Привидения, естественно, — вздор, но если бы они вдруг возникли, то место обитания выбрали бы именно такое, раз уж нет на Урании старинных замков с башнями, низкими коридорами, подземными казематами, где они, по свидетельству предков, любили гнездиться. Самому неистовому фантасту не взбредет в голову сделать привидение жителем небоскреба с автоматическими лифтами, залитыми светом холлами и самосветящимися стенами. А двухэтажный домишко, пожалуй, сойдет за обиталище призраков, лакеям, поварам и садовникам, которые обычно жили в таких пристройках, тени давно умерших владетелей замка в кольчугах и панцирях, разъяренные старухи-графини с распущенными волосами, герцоги и короли в саванах… Лаура передернула плечами.

— А ведь в этой лаборатории ставили самые сложные, самые перспективные эксперименты, — сказала она вслух. — Почему же ее закрыли? Почему Герд Семеняка самовольно бросил свое детище и сбежал на Земло? Как возник глупый спор о призраках? Не поиздевался ли надо мной Матвей Чернов? С него это станет, он, похоже, из шутников!

Лаура задавала себе вопросы, зная, что они риторичны, — до приезда директора института ответа не будет. Но поставить их себе надо было — они образовали программу того, что следовало выяснить, раньше чем Ростислав Берроуз предоставит для ее исследований механизмы шестой лаборатории. Друзья называли Лауру педантом, они сокрушались: “При такой очаровательной внешности, при такой обманчивой женственности столь жесткий, прямолинейный, сухой ум!” А муж, Леонид Парфенов — она с ним разошлась год назад, — негодовал, когда она припирала его неопровержимыми доводами. “Твои мысли не убеждают, а режут меня, Лаура. Это ужасно, они тверды, как кристаллы алмаза”. Леонид, впрочем, все в мире не так видел, как слышал, у него, каждая на свой лад, звучали не только вещи, но и идеи. Он, очень модный в двадцать пятом веке композитор, даже назвал одно свое произведение “Углубление в первопричины. Концерт для четырех голосов”, а другое — еще проще и выразительней: “Скалы гремят. Соната для электронного органа”. И о плане Лауры ради хронофизики полететь на Уранию — в результате спора об этом плане они и расстались — Леонид высказался по-своему: “Твои новые идеи старчески шепелявят. Зачем молодой женщине восставать против лучшего времени своей жизни?” На большее его не хватило — исследование физического тока времени он воспринял как попытку отказаться от своего собственного, индивидуального, выданного природой на существование. В физике он был несилен.

Лаура раза два обошла вокруг темного здания и направилась в гостиницу. В квартирке, предоставленной ей, висела карта обоих полушарий планеты. Урания, планетка, найденная в пустом космосе неподалеку от Латоны, главной Галактической Базы Звездного Содружества, была невелика: ее отдали для научных исследований, которые в окрестностях Солнца рискованно ставить — проблемы были большие, а больших площадей для них не требовалось. Сегодня, на шестьдесят втором году Урании, на ней действовали мощные энергетические станции и восемь институтов. Институт Экспериментального Атомного Времени, куда выпросила направление Лаура, по размерам вовсе был не самым крупным, хотя поглощал почти половину всей производимой на Урании энергии. Животворила свою единственную планетку Мардека — звезда средней руки, желтоватая, того же спектрального класса, что и земное солнце. Космостроители постарались имитировать земные условия, многое им удалось, только сутки вышли короче земных: всего восемь земных часов на полный оборот планеты вокруг своей оси — неудобство, конечно, сообщало описание на полях карты, но жители Урании безболезненно привыкают к быстрой смене дня и ночи. Лаура пожала плечами. Ей не придется страдать от быстрого чередования света и тьмы. На Земле она жила в искусственной обстановке, так уж получалось, не одну ее заставал врасплох простой вопрос: что сейчас на дворе, день или ночь? На Земле

были гигантские подземные города, их вечно заливало сияние, кто-то изредка выбирался наверх “во двор”, были и такие, что не терпели подземелий роскошней древних дворцов. Она не принадлежала к числу любителей “естественных условий”, земные леса и океаны раздражали ее тем, что существовали сами по себе, как их изначально создала природа, их лишь немного приспособили к человеку, только внизу, в лабораториях и цехах, было полностью дано все, что требовалось для удобства быта и труда. И здесь будет так же, пообещала себе Лаура Павлова, красивая молодая женщина, хронофизик, командированная с Земли на Уранию для особо опасных работ и ради них без колебаний предоставившая развод мужу, так и не понявшему, несмотря на ее — не всегда, правда, терпеливые — разъяснения высоких задач.

3

Ростислав Берроуз не выказал восхищения смелостью исследований, задуманных Лаурой. Он хмуро глядел в окно. Он был массивен, людям такой комплекции на Земле пришлось бы пройти тяжкий курс восстановления физической формы. На Урании, очевидно, врачи не имели столь большой власти. Широкое, пухлое лицо директора института напоминало маску, на нем застыла равнодушная безучастность. “Вроде постаревшего Будды, которому надоело все на свете: уже созрел для нирваны”, — насмешливо подумала о Берроузе Лаура. На человека, руководящего научными исследованиями и, стало быть, сопричастного тайнам природы, он решительно не походил. Если его заместитель Матвей Чернов словоохотливой развязностью вызывал раздражение, то сам директор пугал равнодушием. И когда, выслушав Лауру, он заговорил, в голосе зазвучала такая серая бесстрастность, что она показалась сродни безнадежности.

— Да, конечно, — сказал директор, не отрывая взгляда от того, что происходило за окном, а там ничего не происходило, Лаура это видела. И замолчал так надолго, что Лаура, не выдержав, спросила почти резко:

— Как понимать ваше утверждение: “конечно”, друг Ростислав?

— В прямом значении, — равнодушно сказал директор.

— Я не очень различаю прямое и косвенное значение научного термина “конечно”, — сказала Лаура так убийственно вежливо, что даже рыхлого директора проняло.

В его лице что-то изменилось — будто слабый отблеск неосуществленной улыбки осветил на мгновение серые щеки — и он наконец заговорил связно.

— “Конечно” — слово многозначное. Конечно, уважаемая Лаура Павлова, хронофизик-экспериментатор имеет право задумывать любые научные исследования. Конечно, в представленном ею плане исследований имеются интересные идеи. Конечно, лучше Урании не найти места для осуществления своих идей. Конечно, единственная лаборатория на Урании, пригодная для работ Лауры Павловой, — это лаборатория хронофизики живых клеток, созданная Гердом Семенякой. Конечно, сам Семеняка быстро создал бы условия для ее экспериментов. Но Герда на Урании нет, и где он сейчас обретается, неизвестно — и это тоже — конечно.

— Ко всем изложенным вами многочисленным “конечно” я хотела бы добавить еще одно, — сказала Лаура. — Очень жаль, что Герда Семеняки нет, я надеялась на его руководство. Но и без него я, конечно, смогу использовать его аппаратуру. Абсолютно в том уверена.

— Попробовать можно, — промямлил директор. — Можно, конечно, открыть лабораторию Герда. Почему не возобновить в ней работы?

Он говорил так уныло, так почему-то не верил в возможность возобновления работ в заколоченной лаборатории, что Лаура неожиданно для себя рассмеялась. Она понимала, что смех нетактичен, надо удвоить и утроить настояния, изложить красноречивые доказательства возможности задуманных ею хроноэкспериментов. Но смех рвался неудержимо. И он оказался действенней научных аргументов. Директор тоже засмеялся. В тусклом его лице появилось что-то живое.

— Вам смешно, — сказал он, возвращая себе бесстрастие. — В общем, конечно…

— Послушайте, — горячо сказала Лаура. — Я не знаю Урании. Мне непонятны явления, о которых распространяются ваши помощники. Чернов утверждает, что в лаборатории Герда появились привидения, нематериальные тени…

— Почему нематериальные? Очень даже материальные, — рассудительно сказал директор института. — Это в древности, при отсталой технике, говорили о нематериальных призраках. Так сказать, бытовое суеверие, то есть вера в невещественные существа. Призраки лаборатории Герда имеют довольно высокий процент вещественности. Нам удалось некоторые сфотографировать.

Лаура воспользовалась тем, что малоразговорчивый директор наконец обрел способность что-то логично разъяснить. Она настаивает, что привидения реально не существуют. Имеются только физические процессы и извращенные представления об этих процессах. Ей никто не докажет, что возможно встретить не в воображении, а в действительности черта с рогами или зеленую русалку на речном пляже, или…

— Или вот это, — прервал Лауру директор и зашагал от окна к своему столу.

Он вынул из ящика и разбросал по столу с десяток цветных фотографий. Лаура увидела стенд с командными аппаратами, на кнопку одного из них легло что-то расплывчатое, похожее на руку, состоящую из одних костей, без мягких тканей и жил. Причем заснят был момент, когда твердое тело — кости — как бы превращаются в смутное облачко. А на другом снимке — опять-таки на четком фоне лабораторной аппаратуры — шагал скелет человека, туманный, нечеткий, но при всей своей зыбкости несомненный. И на остальных фотографиях представала такая же картина — четкие, яркие, цветные предметы лабораторной обстановки и что-то призрачное, неопределенное — силуэты человеческого тела, рук, ног, даже головы, но больше всего рук…