Дом с волшебными окнами. Повести
Шрифт:
Если всякий сдвинутый с места стул или брошенный мимо урны окурок заставлял тётю Лизу ворчать часа два, то можете себе представить, в каком состоянии она находилась после клубного бала, когда все стулья были сдвинуты, а весь пол замусорен конфетти!
Ей бы давно уже надо было уйти домой, но тётя Лиза не могла оставить вверенное ей помещение в таком виде. И в тот самый момент, когда старый швейцар Непейвода увидел плачущего Петрушку, она, подвязав фартук, с большой щёткой в руке, яростно размахивая ею, принялась
Не думайте, пожалуйста, что тётя Лиза была какая-нибудь баба-яга и после уборки улетала куда-то на своей метле.
Нет, совсем нет! После работы тётя Лиза уходила в свой уютный и чистый дом, да и сама была очень миловидной и опрятной женщиной. В этот вечер она пришла в клуб, как и все, в ситцевом платье. Но у тёти Лизы её ситцевое платье не стояло колоколом, как у Муры, а было просто и хорошо сшито, и поверх него не были надеты фальшивые драгоценности.
Тётя Лиза получала в месяц столько же денег, сколько Викина мама брала за шитьё половины платья, но дома у неё было гораздо больше порядка, чем у Викиной мамы, было гораздо чище и уютней.
Тем более раздражал тётю Лизу сегодняшний беспорядок. И, хотя дома её ждали муж и маленький Илюшка, она занялась уборкой. И в самый разгар этого дела её окликнул Непейвода:
— Ли-иза! Поди-ка посмотри, кто это тут плачет!
— Не морочь голову! — откликнулась Лиза, продолжая яростно мести пол.
— Ли-из! Говорят тебе, иди сюда!
— Отстань! — донеслось снова издали.
— Ну что ж, пускай плачет, мне-то что, — как бы про себя пробормотал сторож и побрёл прочь от Петрушки.
Но вот тут-то и появилась тётя Лиза. Наверно, Непейвода за годы совместной работы хорошо изучил её строптивый характер.
— Ну, кто тут плачет? — сердито спросила она и тотчас, разглядев Петрушку, взяла его на руки. — Вот придумал с пьяных глаз, старый, — проворчала она. — «Плачет»! Да он смеётся во весь рот! А хорош! Только извозился весь.
И тётя Лиза принялась сейчас же за своё любимое дело: стала энергично трясти и выколачивать Петрушку. И хотя у него всё переворачивалось внутри от такой чистки, Петрушка был доволен: он сразу почувствовал, что руки, чистившие его, были хотя и чересчур энергичными, но не злыми.
Хорошенько почистив Петрушку, тётя Лиза удовлетворённо его оглядела:
— Ну, вот теперь совсем хорош! Пойду положу его на стол к Василь Василичу. Пусть повесит объявление — хозяин найдётся.
— Да какой там хозяин! — вдруг рассердился Непейвода. — Видал я, какой это хозяин! Девка дура, расфуфыра, сама швырнула беднягу не знаю куда — и удрала.
— Ты видел? — недоверчиво спросила тётя Лиза. — Что ж никому не сказал?
— А к чему говорить? Видал — чего-то швырнула. Думал — ненужное что. А это вот что: игрушка, и какая хорошая! Неси-ка ты её, Лизавета, домой, своему Илюшке. А то очень нужно этой расфуфыре возвращать…
И
Тётя Лиза с минутку подумала и решила, что старик неправ: всё равно вещь чужая, и её надо вернуть. Но показать такую интересную вещь Илюшке стоит.
Ведь Лиза была женщина наблюдательная и сразу сообразила, как надо обращаться с Петрушкой. Она надела его на руку, и он стал весело вертеться и кланяться.
— Хорош, хорош! — повторила Лиза. — Отнесу Илюшке. Денёк у нас побудет, пока я выходная, а потом — обратно в клуб.
Глава тридцать четвёртая
У ТЁТИ ЛИЗЫ
Дома у тёти Лизы было так чисто, что людям, приходящим к ней впервые, делалось, по правде говоря, немножко не по себе.
По всему коридору, по комнате и кухне были расстелены разных цветов половики: об одни надо было вытирать ноги, на другие ступать уже вытертыми ногами, по третьим осторожно ходить.
Несмотря на всё это, входить в комнату в уличной обуви запрещалось, и для всех приходящих у входной двери стояли чистые тапочки.
Но Петрушку все эти преграды нисколько не смутили.
Ведь он, как известно, по полу не ходил, а путешествовал на руках у кого-нибудь, и башмаки у него всегда были чистые.
Живя обычно как бы во втором этаже комнат, на уровне невысоких шкафов и буфетов, Петрушка знакомился прежде всего с тем, что находилось на их верхушках. Так, например, у Викиной мамы верхушка шкафа была, как и вся комната, беспорядочно завалена всевозможными картонками и обрезками материи. А у Муры верхушка её модного полированного шкафа была совершенно пустая, но густо припудренная пылью.
У тёти Лизы крышка буфета блестела так же ясно, как и стекло, вставленное в его дверцу. Сияла клеёнка на столе, топорщились белоснежные накрахмаленные занавески.
Замечался, однако, в доме и беспорядок, но какой славный и уютный! В одном из углов комнаты были рассыпаны игрушки, и посреди них важно восседал маленький хозяин — двухлетний Илюшка, сын тёти Лизы.
Если в клубе тётя Лиза была, по правде говоря, самой главной хозяйкой и её слушались и побаивались все, вплоть до самого директора Василь Васильича, то совсем не случайно мы назвали её двухлетнего сына хозяином.
Да, дома у самой тёти Лизы был хозяин, и даже не один. Дома у неё было два хозяина — маленький и большой. И хотя тётя Лиза считала, что она их тоже держит в руках, но мы в этом не уверены.
— Ну, вот и наша мама! — весело сказал хозяин побольше, муж тёти Лизы, поднимая сынишку.
И тётя Лиза, взяв на руки сына, сначала внимательно оглядела его, чисто ли он умыт, а потом отдала ему Петрушку.
— Это Петрушка, сынок, — сказала она. — Поиграй с ним.
И опустила обоих на пол.