Дом с закрытыми ставнями
Шрифт:
«Что бы такое понести, когда пойдем на демонстрацию? — подумал я. — Выпилю–ка из фанеры голубя и укреплю его на палке. К ней еще привяжу искусственные цветы».
Я так и сделал. Покрасил голубя голубой краской, палку красной, а цветы расписал под анютины глазки. Все получилось здорово.
Ночью. я спал беспокойно Уж очень мне хотелось попасть на демонстрацию. Утром просыпаюсь, а одежды нет. Я сразу к матери. А она меня огорошила:
Отец забрал. Да еще и обругал меня. Сказал, что нечего беса тешить — по демонстрациям ходить.
А как же я теперь? — чуть не заплакал
Иди в чем есть.
Я поглядел на свои старенькие брюки, с заплатками на коленях и «очками» на заду.
Как же я в них–то? Все наряженные придут…
Мать только вздохнула, налила молока в кружку:
Завтракай.
Не хочу я. А голубь где? — испуганно вскричал я.
Сжег отец.
Тут уж я не вытерпел, горько заплакал и бросился в сарай, где отец устроил столярную мастерскую. Я быстро выстругал палку, вырезал из картона голубя и раскрасил все это акварелью. Конечно, с первым голубем не сравнишь, но все–таки идти на демонстрацию можно и с таким. Я помчался к школе. Там уже ребята строились в колонну. Все были нарядные, веселые. Я выглядел среди них оборвашкой.
О! Паша пришел! — ласково встретила меня преподавательница литературы, молодая, светлая. От ее вида и голоса мне сразу стало хорошо и весело.
А ты красивого голубя сделал. Ну, становись в строй, вон туда, там одного не хватает.
Я встал к девчонкам, и мы зашагали к братской могиле красноармейцев, расстрелянных Колчаком…
ГОРЕ ТЕТИ АНИ
Ванюшка, к моему удивлению, окончил семь классов на четверки да пятерки.
Сразу после школы он и Сашка устроились в лесхозовскую кочегарку к Маркелу. Там поставили еще пару локомобилей. Решили работать, пока не придет из училища вызов. Домой возвращались чумазые, но гордые: мол, взрослыми стали, работаем.
Я ловил карасей, щук, собирал ягоды, колол старикам дрова и все вырученные деньги складывал в дедов тайник, над балкой в сарае. Евмен никогда не вапирал сарая, в него было легко попадать, и я решил не делать нового тайника.
Мать днями просиживала у сестер, жалуясь на судьбу и засуху.
Жара–то! У лягушек спина трескается! — говорили бабы. С самого начала июля не было дождей. Звенели на жгучем ветру иссушенные блеклые травы–Земля пересохла, окаменела. Стелился по лугам коричневый дым, разило гарью — где–то горела тайга. Ночами всходила красная луна. Играли в небе отблески огня, точно зарницы.
Не дай бог, выпадет голодный год! — стонали бабы, со скорбью глядя на чахлую картошку, на выжженные рыжие травы, на опаленные кусты ягод. Все жаждало дождя. Но лишь пыль да копоть стелились по поселку. Пахло горько и удушливо. Даль была мутной, точно смотрели на нее через грязное стекло.
Мать все молилась и молилась:
Господи! Пошли дождичка! Господи! Смилостивься над грешными! — По щекам ее текли слезы горькие, как полынь. — Ведь вымрем, как мухи, господи! Что мы значим по сравнению с тобой?
Однажды, намолившись досыта, она ушла в лес„ надеясь набрать хоть какой–нибудь ягоды.
К вечеру застлало запад землисто–угольным ковром. Сначала думали, что это пыль, а потом обрадова лись — шла гроза. Тучи надвигались
Хозяин выскочил во двор, поохал–поохал да снова в дом. Не будешь же ремонтировать крышу в грозу.. Того и гляди в самого шарахнет молния. И она шарахнула, но только не в Нефеда, а в его злосчастную крышу. Та задымилась, но тут же потухла, залитая ливнем.
Вернулась мать. Мокрая, с двумя березовыми вениками. В корзине душица. Ее вместо чая хорошо заваривать. Мать вся так и светилась, решив, что ее молитвы помогли — дал господь ливень. Напевая баптистские стишки, она переодевалась в сухое платье.
Схожу к Нефеду, — сказал отец. — Ведь накавал его господь. Что он думает? Первое испытание для' него было послано.
Я увязался с отцом посмотреть, как разворотило крышу.
Никита, сковородник на улицу выбрось, а то молонья возле дома сверкает, — попросила мать.
Да будет тебе народ–то смешить, дура! С нами господь, — буркнул отец, но сковородник все же взял.
Испуганный сосед жался в углу. Жены его дома не–было.
Мир тебе, — поздоровался отец.
Здравствуй. Проходи, Никифор.
Ты, Нефед, садись к окну, не бойся. С нами Христос, — отец сел у окна.
Нефед только покосился на окно.
Неспроста, сосед, — начал отец, — столько напастей на тебя сразу. Дерево на дом упало, молния в твою кровлю ударила. Это лишь первое предупреждение. Одно спасение тебе — обратиться к богу. Иначе господь за один миг спалит твой дом. А когда умрете, гореть в вечном огне будете, страшно ведь это. И будут твои муки длиться веки–вечные. Вот куда заведет тебя греховная тропа…
Грянул гром, и Нефед вздрогнул.
Подумай, сосед, как следует, а вечером приходи к нам и жену приводи…
Перепуганный Нефед пришел к нам вечером на моление и жену свою привел. Рядом с тщедушным мужем его жена выглядела особенно крупной и статной. Отец с удовольствием оглядел ее заискрившимися глазами…
Дождь лил целую неделю. Травы гнили на корню. Зароды сена почернели, промокли и загорелись изнутри.
Ну, что? Вымолила у бога дождичка? — заворчал отец.
Мать плакала и снова просила всевышнего» Но теперь не дождя она просила, а защиты от него. Но бог не слышал ее и продолжал поливать землю. Земля уже не принимала влаги, и вода скапливалась целыми озерами!
На следующей неделе дождь прекратился, ветер смел лохмотья облаков, и установилась хорошая погода.
В один из жарких дней я побежал купаться и на берегу увидел тетю Аню в голубом сарафане. Почему–то вспомнилось, как приходил Парфен в общину, когда умерла мать Ани и отец дал ему денег на похороны.
Будете купаться? — спросил я у тети Ани.
Да я плавать–то не умею! — засмеялась она. — А позагорать можно.
Тетя Аня сняла босоножки и села на бревно, свесив ноги в воду. Очень мне нравилась тетя Аня, ласковая, добрая и вся какая–то беззащитная, как школьница…