Дом Счастья. Дети Роксоланы и Сулеймана Великолепного
Шрифт:
– Рустем-паша, кто дал вам письма шехзаде Мустафы?
Рустему было трудно разлепить губы. Роксолана буквально впилась взглядом в его лицо, с трудом сдерживаясь, чтобы не крикнуть:
– Ну?!
Подтолкнул зятя султан:
– Говори, я приказываю.
– Шехзаде
У Роксоланы перехватило дыхание. Да, ей говорили, что Джихангир дружит с Мустафой, но она считала это хорошим признаком, может, у Мустафы, когда тот станет султаном, не хватит духу казнить брата-приятеля?
Она поняла все: Джихангир узнал о предательстве брата, но сам не смог рассказать об этом отцу и допустить предательства тоже не смог. Султан уже однажды простил мятежного наследника, может, простит еще раз? Видно, надеясь на такое прощение, Джихангир и передал письма через Рустема-пашу.
Вот почему он покончил с собой!.. Не выдержал укоров совести…
Но если бы ничего не сделал, то вышло бы еще хуже…
Несчастный мой сын! Каково же тебе было там, вдали без помощи и совета?
Она уделяла много внимания старшим Селиму и Баязиду, потому что те могли натворить бед, Джихангир проблем не создавал, ему, несмотря на увечность, опека не требовалась. Советы тоже…
Казалось, что не требовались.
Они оставили сына без помощи в самый трудный час, и ему пришлось решать все самому. Как бы ни поступил Джихангир, получалось предательство. В любом случае он предавал либо брата, либо
Молва этого не поймет, если узнают, что именно Джихангир отдал письма Мустафы султану, то его имя будет смешано с грязью. Джихангира уже нет, и потомства, которому можно стыдиться за него, тоже нет, но людская память… Нет, молва не должна связывать имя Джихангира с предательством, даже если это не предательство вовсе. Не должна!
– Лучше я… Пусть лучше обо мне говорят…
Она ничего не объясняла, но и Сулейман, и Рустем все поняли. Поняли боль и отчаянье матери, ее готовность принять вину сына на себя даже посмертно.
Рустем коротко кивнул и отошел, а Сулейман долго смотрел на неподвижную, словно окаменевшую от горя Роксолану и думал о том, сколько же ей пришлось перенести за время жизни в Стамбуле.
– Ты была счастлива со мной?
Она словно очнулась от сна, вздрогнула, глянула недоуменно:
– Почему была? Я счастлива…
Его рука легла на ее голову, не в силах сдерживаться, Роксолана уткнулась ему в плечо. Султан прижал любимую к себе, гладил волосы, давая выплакаться на своей груди.
Такое они могли позволить себе только в спальне, наедине, и вот впервые там, где их хоть одним глазком могли увидеть подданные.
На аллее показалась Михримах, Рустем-паша знаком остановил жену, увлек за собой в сторону:
– Не мешай…