Дом сна
Шрифт:
– Zeitgeist. Любимое слово Ронни.
– Да, – сказала Сара, удивляясь собственной улыбке. – Да, одно из ее любимых. Тогда я часто подшучивала над ней, но в каком-то смысле я была из тех, кто… слишком серьезно относился к такого рода вещам. Ведь все ошибались насчет духа времени восьмидесятых. Все думали, что восьмидесятые – это деньги. Возможно, для кого-то так оно и было, но для тех, с кем общалась я – для студентов и подобных им людей – существовала иная система ценностей, которая, в общем-то, была не менее жесткой и нетерпимой. Мы были одержимы политикой: сексуальной, литературной, кинематографической… существовало
– Именно такой вы себя считали?
– Внешне, быть может. Боже, я, наверное, даже представлялась так. Да, мы читали Юлию Кристеву и Андреа Дворкин [51] и никогда не упускали случая пожаловаться на патриархат, но… знаете, подлинная причина не в том. Я даже не могу вспомнить, с чего все началось. Просто помню, что Вероника мне очень понравилась. И нелепо, что наш разрыв был вызван моим политическим пуританством. Я не могла примириться с мыслью, что она будет работать в банке. Я сочла это личным оскорблением, предательством всего, к чему мы стремились… Предполагалось, что она возглавит театральную труппу. С самого начала у нас было именно такое намерение.
51
Юлия Кристева (р. 1941) – французский теоретик лингвопсихоанализа и феминизма. Андреа Дворкин (р. 1946) – американский теоретик феминизма, автор нашумевшей книги «Порнография», в которой дается теоретический анализ порнографии
– Она по-прежнему мечтала об этом. Беспрестанно об этом говорила. – В карих глазах Ребекки отражались огоньки свечей; воспоминания грели ее. – Надежда, которая ее поддерживала.
– Значит, ей не нравилось работать в Сити? Почему-то я всегда думала, что она там долго не продержится.
– В каком-то смысле, наверное, нравилось – точнее, нравилось какой-то стороне ее натуры. Думаю, работа ее увлекала, хотя одновременно Ронни и презирала ее. Наверное, в абстрактном смысле она получала от работы удовольствие как от интеллектуальной игры, но скорее всего знала, да, точно знала, если вспомнить, как она поступила в конце, что это все ненастоящее, что она теряет себя, работая там. И разумеется, она ненавидела всех людей, с которыми работала, об этом я даже и не говорю. Уж это я заметила с самого начала. Мы познакомились на гнусной служебной вечеринке – я тогда выполняла заказ для ее фирмы, – мы сразу приметили друг друга, разговорились, поняли, что родственные души, и… в общем так. С этого все началось.
– А Элисон? Наверное, вы… то есть Вероника, наверное, родила ее вскоре после вашей встречи? Удивительно, она ведь ни разу, ни единого разу не упомянула о желании завести ребенка, она даже не говорила, что любит детей.
– Да, решение было неожиданным. Понимаете, она знала, чего ей будет стоит эта работа, насколько она опасна. А Элисон была своего рода страховым полисом. Она думала… мы думали, что если у нас появится ребенок, нам сложнее будет утратить… принципы, если хотите. Вы меня понимаете?
– Да, мне кажется.
– Так вот, первым делом надо было найти донора, что оказалось не так уж сложно. Нам помог мой брат. Но после все пошло наперекосяк. Роды были жуткими, двадцать четыре часа в родильной палате, чуть не
– Бедная Вероника… Теперь я вижу сходство. Все время ведь было у меня перед глазами. На днях я вдруг без всякой видимой причины вспомнила о ней, но теперь понятно – почему. Потому что недавно я заметила в Элисон… что-то в форме ее рта…
– Они во многом похожи. И в этом грустная ирония судьбы, потому что Ронни никогда не испытывала особой привязанности к Элисон, не особо любила ее. За малышкой смотрела только я – пока она ходила в детский сад, в начальную школу; именно я спала рядом с ней почти каждую ночь. Я считала, что поступаю правильно. В каком-то смысле мне больше ничего не оставалось – кто-то же должен был заниматься ребенком, – но я не замечала, как это действует на нас обеих, какой нервной Ронни становится, какой отстраненной. И в одночасье нам все приелось. Поэтому мы прибегли к обычному в таких случаях приему – пару лет назад сменили жилье и переехали в этот дом, надеясь что он поможет вдохнуть новую жизнь в наши отношения, но… к тому времени было уже слишком поздно.
Сара кивнула.
– Да, я понимаю… Я хорошо понимаю, как такое происходит.
Ребекка допила вино.
– Простите – сказала она, переворачивая бутылку над бокалом и вытряхивая последние капли. – Простите, что встретила вас в штыки. Я вас недооценила. А всему виной привычка считать, будто остальные – обычные люди, склонные судить.
– Ничего страшного. – Сара посмотрела на часы. – Мне пора. К завтрашнему дню надо еще заполнить кое-какие бумаги. Нескончаемый кошмар.
– Да, конечно.
Они стояли посреди комнаты лицом друг к другу, не зная, как закончить этот необычайный вечер. Наконец Сара вспомнила о деле, которое, собственно, и привело ее сюда.
– Не знаю… наверное, мы уже все обсудили, – сказала она. – Я имею в виду Элисон.
– Знаете, мне очень жаль, что я подала жалобу. Просто я слишком вспылила…
– Нет-нет, вы все правильно сделали. Теперь мы вдвоем станем за ней присматривать. Я уверена, что с ней все будет в порядке.
– Надеюсь, – промолвила Ребекка. – Я делаю все, что в моих силах. – Она смущенно помолчала, потом призналась:
– Впрочем, есть кое-что… Огонек на горизонте.
– Что?
– Мне кажется, я кое-кого встретила. Нового человека.
– О?
Сару на мгновение затопило опустошение – почила еще не родившаяся надежда.
– Она работает в издательском деле, – сказала Ребекка. – Мы встречались всего несколько раз, но… это было приятно. Знаете, у нас все развивается медленно.
– Замечательно, – искренне сказала Сара.
Они помолчали, затем Ребекка бодро произнесла, меняя тему:
– Кстати, мне нравятся ваши волосы.
– Правда? – Польщенная Сара почувствовала, что краснеет; она не привыкла к комплиментам. – Я подумываю о том, чтобы их перекрасить, но, похоже, другим они и так нравятся.
– Чудесно.
Они вместе дошли до двери, пожелали друг другу спокойной ночи и обнялись. И вероятно, объятие длилось дольше и вышло более пылким, чем они предполагали. Ночь была теплой, влажной и звездной. Сара сказала, что пойдет пешком – всего-то минут пятнадцать ходу.
Она уже собиралась уйти, как Ребекка спросила: