Дом Солнц
Шрифт:
А я не мог сообразить, почему все вокруг так знакомо. Куда ни глянь, везде нормальные звезды нормальными скоплениями движутся по нормальным орбитам. За звездами я наблюдал шаровые скопления, галактики-спутники Андромеды и другие, еще более дальние галактики; за Местной Группой видел необъятность Местного Скопления, а за ним — основу структуры Вселенной, галактические войды и суперскопления; за самыми дальними суперскоплениями слышал трели квазаров, смещенных в красную сторону, и мерный свист фонового космического излучения. Все было в порядке. Все в норме.
Никаких признаков Пустоши. Ни черного тумана, застилающего все вокруг, ни черной пелены, отгораживающей галактику от Вселенной.
Теперь
«Но ведь червоточину кто-то реактивировал», — напомнил я себе.
Вскоре я уловил сигнал Горечавки. Удручающе слабый, но среди бессмысленного космического шума, стрекота и шипения ловился он элементарно. Если верить его координатам, сигнал исходил из системы в трех с лишним тысячах световых лет от моего нынешнего местонахождения. Чтобы не надеяться впустую, я сразу сказал себе, что это не Портулак. Если «Серебряные крылья» не вылетели из другой горловины червоточины, так быстро в такую даль она улететь не могла.
Только других вариантов и зацепок не было, и я приказал «Лентяю» следовать за сигналом.
Сто пятьдесят лет перелета по корабельному времени сжались стазисом в несколько минут — можно было и с синхросоком не возиться. Сигнал усиливался, но частоту не менял, если не считать циклического изменения, вызванного вращением планеты вокруг звезды, хотя порой слабел, точно его блокировал некий объект. Похоже, его источник сигнала вращался вместе с планетой — либо находился на ее поверхности, либо на корабле двигался по той же орбите. Снова и снова я запрещал себе надеяться, что это Портулак, но не мог понять, откуда на Андромеде сообщение с характеристиками Горечавок. Вряд ли кто-то обнаружил в межгалактическом пространстве наше старое — протоколы были вполне современными.
До сих пор я не встретил доказательств существования Первых Роботов — лишь косвенные свидетельства, оставшиеся от Предтеч Андромеды. Однако вблизи целевой системы «Лентяй», по-прежнему летевший чуть медленнее световой скорости, различил сооружения, размером напоминающие артефакты Предтеч, задокументированные в космотеках. Сооружения парили в пространстве неподалеку от звезды. Осторожность уговаривала сбавить скорость, что я и сделал в шести световых месяцах от источника сигнала, предвкушая невероятное, ошеломляющее зрелище. Его авторы роботы или биологические существа, я не знал. Зато понимал, что на его фоне величайшие творения Горечавок — топорные поделки пещерного человека. Мы гордились звездамбами, хотя их компоненты создали другие, а Горечавки лишь устанавливали. Мы считали, что ловко используем червоточины, а сами едва понимали их устройство.
Я приближался не к системе, а к памятнику божественному интеллекту и божественным способностям. Он низвергал амбиции Горечавок. Он потешался над нашими «достижениями».
Система представляла собой трехмерную модель Солнечной системы из Платоновых тел. Каждый из пяти многогранников — октаэдр, икосаэдр, додекаэдр, тетраэдр и куб — был вписан в одну сферу и описан вокруг другой, а каждая из сфер являлась сетчатым шаром. Толще звезд, гораздо толще планет, балки огромной конструкции растянулись на множество световых минут, а наружная сфера диаметром превышала наибольшую из возведенных Горечавками звездамб. Многогранники вращались, каждые два соседних в противоположные стороны. Внутри этой огромной пульсирующей конструкции скрывалась единственная планета системы. Я еще сбросил скорость и принялся наблюдать, как планета, не отклоняясь от орбиты, мелькает в просветах между балками. Модель получилась достаточно плотной, чтобы
«Лентяй» сбавил скорость до двадцати процентов световой, до десяти, до пяти… С тех пор как пошел на сближение, я сам посылал опознавательный сигнал Горечавки, чтобы предупредить о своем появлении, но ответа не получал. Вот уже шесть тысяч лет мой корабль принимал сигнал с одними и теми же характеристиками.
На скорости в один процент световой «Лентяй» прошел сквозь оболочку самого большого шара. Я проник под внешний слой и стал ждать какой-нибудь реакции, но ее не последовало ни от модели, ни от планеты, ни от источника сигнала. К тому времени я уже определил, что источник этот находится на поверхности или в пределах атмосферы. На планете присутствовали вода и растительность, а в атмосфере — кислород. «Лентяй» уже заверил, правда с определенными оговорками, что я смог бы там жить.
Я пересек куб, тетраэдр и оказался внутри додекаэдра. Там и проходила орбита планеты, балки она прорезала, как проволока дерево. Звезда системы была на шесть световых минут дальше — уместилась между двумя наименьшими многогранниками и окружающими их шарами. Точно фонарь за прутьями кружащейся клетки, она отбрасывала на Вселенную целый театр теней.
Я сосредоточил внимание на планете, понизив скорость до тысячи километров в секунду. Континенты и океаны я видел и из межзвездного пространства, но сейчас рассмотрел рельеф поверхности. Планета двигалась по орбите — один оборот за двадцать четыре часа, словно ее контролировали люди. «Лентяй» корректировал карты и изучал данные, выискивая признаки технологической активности.
Тут я и обнаружил обломок «Серебряных крыльев зари». Корабль парил чуть выше уровня, на котором трение атмосферы низвергло бы его на планету.
Когда обломок был опознан, у меня чуть сердце не остановилось. Я видел, как этот величественный корабль отмахивался от домогательства местных цивилизаций, не удосуживаясь заметить их оружие. Я едва не отстал, когда «Крылья» нырнули в звездамбу, не тревожась об опасности заданного курса. Я наблюдал, как корабль Портулак снижается к океанам тысячи планет, как возносится над ними. Я настолько отождествлял его с любимой, что содрогался от его нынешнего состояния.
Похоже, прилет на эту планету стал последним действием «Серебряных крыльев». Судя по масштабу повреждений, теперь они вряд ли могли развить скорость и в малую долю световой. От корабля оторвало километровые куски, в том числе и зону двигателя. Одно приподнятое, изогнутое лебединое крыло смялось, а другое просто-напросто отсутствовало. Из тускло-серебристого корпус превратился в черный, за исключением участков, где проступили скрытые прежде детали. Как ни принюхивался «Лентяй», энергии в мертвом двадцатипятикилометровом обломке не почувствовал. Я понимал, что могу послать туда зонды, только вряд ли они обнаружат признаки жизни. Интуиция подсказывала: убаюканной стазисом Портулак в чреве обломка нет. Чтобы не осталось сомнений, следовало организовать поиски, но сумею ли я дождаться результата?
А если снова окликнуть?
«Геспер! Геспер или Портулак! Это Лихнис!»
Никто не ответил, хотя звал я целых десять часов.
После этого я сосредоточился на поверхности планеты и на источнике сигнала Горечавки. Вообще-то, я и не забывал про него, просто «Лентяй» уже осмотрел центр вещания и признаков организованной деятельности не нашел. Что-то генерировало этот сигнал, но мне оставалось предполагать, что в последний момент «Крылья» сбросили маяк, объявив безымянную планету территорией Горечавок.