Дом судьи

— Пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, — считал Мегрэ.

Считал он машинально. Это выходило само собой. Голова была пуста, веки налились тяжестью.

— Шестьдесят один, шестьдесят два…

Он выглянул на улицу. Во «Французском кафе» нижняя половина окон была из матового стекла. Сквозь верхнюю виднелись лишь облетевшие деревья на площади, которые сек нескончаемый дождь.

— Восемьдесят три, восемьдесят четыре…

Стоя с кием в руке, он видел свое отражение

во всех зеркалах, которыми были отделаны стены кафе.

А хозяин г-н Ле Флем как ни в чем не бывало молча продолжал серию ударов. Переходил от одного края зеленого поля к другому, наклонялся, выпрямлялся, издали провожал шары взглядом.

— Сто двадцать два… Сто двадцать три…

В зале было просторно. У окна сидела с шитьем пожилая служанка. И все. Ни души, кроме них троих. Разве что кот у печки.

А на часах еще только три! И еще только тринадцатое января. Комиссару виден пухлый календарь, висящий позади кассы. И все это продолжается уже три месяца! И…

Он никому не жаловался. Даже г-жа Мегрэ — и та не знает, почему он попал в немилость и получил назначение окружным комиссаром в Люсон. Это изнанка их ремесла, посторонних в это не посвящают.

Г-жа Мегрэ тоже здесь, живет в квартирке, которую они сняли над лавкой торговца роялями. У них уже были стычки с хозяйкой, потому что… Эх, не все ли равно!

— До скольких играем? — осведомился г-н Ле Флем, чтобы знать, не пора ли остановиться.

— До ста пятидесяти.

Мегрэ неторопливо курил трубку. Ого! Сто сорок семь, сто сорок восемь, сто сорок девять, сто пятьдесят! Шары замерли на столе; белые были грязно-желтого цвета, красный — неаппетитно-розового. Кии поставили в пирамиду. Г-н Ле Флем подошел к стойке, накачал себе и Мегрэ по полкружки пива и смахнул пену деревянным ножом.

— Ваше здоровье!

О чем им еще говорить?

— А дождь все идет…

Мегрэ влез в пальто, надвинул на самые глаза шляпу-котелок и через несколько секунд, засунув руки в карманы, уже шагал по улицам городка сквозь сетку дождя.

Вскоре он распахнул дверь полицейского участка, где стены были увешаны официальными объявлениями. Наморщил нос, учуяв бриллиантин, которым пользовался инспектор Межа — этот приторный запах не перебьешь даже десятком выкуренных трубок.

На стуле сидела морщинистая старушка в чепце, перед собой она держала необъятный вандейский зонт, с которого текло. На полу уже образовалась лужа, словно от шкодливого щенка.

— Что еще такое? — проворчал Мегрэ, пройдя за перегородку и нагнувшись к единственному своему инспектору.

— К вам. Желает беседовать исключительно с вами.

— Как это — со мной? По фамилии меня назвала?

— Спросила комиссара Мегрэ.

Старуха уловила, что речь о ней, и с достоинством поджала губы. Прежде чем снять пальто, Мегрэ по привычке порылся в бумагах, дожидавшихся на столе. Обычная текучка: надзор за несколькими поляками, задержанные без удостоверения личности, лица с ограничением места жительства…

— Слушаю вас, сударыня. Сидите, пожалуйста!

Но прежде всего, от кого вы слышали мою фамилию?

— От мужа, господин комиссар. Его зовут Жюстен Юло. Вы сразу вспомните его, как только увидите: у него очень запоминающееся лицо! Он был таможенником в Конкарно, а вы приезжали туда по одному делу. Вчера он, как только убедился, что труп еще в комнате, так и сказал мне…

— Виноват! О каком трупе речь?

— О том, что находится дома у господина судьи…

Эту особу не так просто сбить с толку! Мегрэ смотрел на нее без особого интереса: он еще не подозревал, что с этой самой Адиной Юло, шестидесяти четырех лет, сидящей напротив него, ему придется свести куда более близкое знакомство и что он, как все, станет называть ее Дидиной.

— Для начала надо вам сказать, что муж мой вышел на пенсию и мы перебрались ко мне на родину, в Эгюийон. Там у меня домик поближе к порту: я получила его в наследство от покойника дяди… Вы, конечно, не знаете Эгюийон?.. Так я и думала, что не знаете. В таком случае вам трудно разобраться. Но к кому мне обратиться, кроме вас? Не к нашему же деревенскому полицейскому — он с утра до ночи пьян и нас на дух не переносит! А мэр знать ничего, кроме своих мидий, не хочет.

— Мидий? — переспросил Мегрэ.

— Да, он разводит мидий, как мой покойный дядя и почти все в Эгюийоне. У него плантация — ого-го-го, какая!

Инспектор Межа, дурак набитый, не удержался и насмешливо хихикнул; Мегрэ смерил его ледяным взглядом.

— Итак, вы, сударыня, остановились на том…

Г-жа Юло не нуждалась в подбадривании. Спешить ей было некуда. Она лишь метнула на Межа взгляд, подчеркивавший всю бестактность его смешка.

— Всякое ремесло на свой лад почетно.

— Разумеется! Продолжайте, пожалуйста.

— Эгюийон довольно далеко от порта, у нас там, в деревне, всего-то десятка два домов. Самый большой — у судьи.

— Минутку. Какой судья?

— Его фамилия Форлакруа. В свое время он был мировым судьей в Версале. Сдается, у него случились там неприятности; не удивлюсь, ежели уйти в отставку его вынудило начальство.

Да, не жалует судью эта крохотная, сморщенная старушонка! И уж подавно не боится говорить о людях все, что думает.

— Итак, расскажите о трупе. Это труп судьи?

— Ох, к сожалению, не его! Таких, как он, не убивают!

В добрый час! Мегрэ узнал, что хотел, а Межа фыркает в платок.

— Не мешайте мне рассказывать по-своему, а то собьете с толку. Какое у нас сегодня? Тринадцатое! Господи, а я-то подумала… — Она поспешно постучала по дереву, потом перекрестилась. — Дело было позавчера, то есть одиннадцатого. Накануне вечером у них были гости.

— У кого это, «у них»?

— У Форлакруа. Доктор Бренеоль с женой и дочкой. То есть с дочкой жены. Дело в том, что… Нет, так я никогда не кончу. В общем, коротали вечер вместе — они собираются этак два раза в месяц. Играют в карты до полуночи, потом поднимают адский шум — заводят машины…