Дом свиданий
Шрифт:
С Анной Тихоновной в течение поездки в К. они грызлись, начиная от самого Петербурга. Суровый, придирчивый надзор в поездке и во время недельной остановки для «работы» в Москве и общая система Анны Тихоновны держать Машу без гроша денег выводили девушку из себя. Она принялась грубить своей мучительнице, а та ее бить.
В К. они направлялись по очень таинственному вызову. Здесь Лусьеву должен был встретить богатейший южный помещик, страстный любитель женщин, занимающий в своих родных местах слишком крупное и видное положение, чтобы развратничать открыто; к тому же он очень стыдится своего физического безобразия и боится родственников,
– Как фамилия этого господина? – спросил полицеймейстер.
Лусьева пожала плечами.
– Не знаю, впрочем, если бы и знала, то не сказала бы… Он ничего дурного мне не сделал… За что я буду его компрометировать?
Полицеймейстер с чиновником особых поручений переглянулись.
– Ну что же? конечно, вы правы… – протянул Матьё Прекрасный, – мы вам сейчас не допрос какой-нибудь чиним… беседуем неофициально… пока его фамилия нам не нужна…
Лусьева продолжала:
– Мне было велено звать его Хрисанфом Ивановичем… Он одноглазый и лыс, как бильярдный шар…
– Нет у нас такого… – проворчал полицеймейстер. – Спрошу по команде, кто из приезжих… должны знать!..
Женщины прибыли в К. раньше, чем Хрисанф Иванович. Он телеграфировал, что задержан на несколько дней делами, и просил ждать, с расходами за его счет. Вот почему Марья Ивановна зажилась в городе и, появляясь с баронессой Ландио в общественных местах, успела завязать несколько знакомств.
– Так вот я и вас встретила.
Матьё Прекрасный галантно поклонился.
Знакомствам Анна Тихоновна, разумеется, не препятствовала, рассчитывая, что, по отъезде Хрисанфа Ивановича, пустит Лусьеву в городе по рукам. Но ссоры и грызня с девушкой не прекращались.
– Особенно она меня «Княжною» допекала: понимаете, что я ей меньше доходна, чем «Княжна», не стоит со мной и ездить, никто мной не интересуется, не умею я деньги добывать… Слушаешь, слушаешь это пиленье день-деньской, ну и не сдержишься… взорвет наконец!.. Согласитесь: есть же и у меня свое самолюбие!.. Всякая подлая тварь в лицо хаять станет!.. И еще обысками она меня измучила. Откуда бы мы с баронессой ни возвратились в номер, сейчас же начинает шарить по карманам, в чулки заглянет, корсет снять велит… это, понимаете ли, все проверяет, не работаю ли я стороной на самое себя, да не прячу ли подарки либо денег!.. Прямо вам говорю: белые огни зажигались у меня в глазах от этих обысков мерзких! Кабы нож близко, так бы и хватила по горлу либо ее, либо себя!.. Никогда никто такой подлости надо мной себе не позволял!.. Уж не говорю про рюлинское время, никто… ни Федосья Гавриловна, ни сама Буластиха… никто! И ведь надобности никакой нет, и уверена она во мне очень хорошо, и знаю, что это она нарочно, со зла, чтобы оскорбить меня лишний раз, власть свою надо мной показать!.. В Петербурге пальцем тронуть не смеет, так зато в поездке измывается. Вот-де – твоей заступницы здесь нету, так я с тебя спесь-то собью: что хочу, то с тобою и делаю!.. Они с Федосьей-то Гавриловной соперничают, кто сильнее у Буластихи, и, как водится, на ножах… Ну, если так, то тут уж и я на нее вызверилась. Ты делаешь со мною, что хочешь, так и я сделаю, что хочу!.. И уже окончательно
– Погодите-ка, а то забуду спросить, – перебил полицеймейстер, – как вы паспорт добыли из конторы? Там никто не помнит, когда вы его получили.
Марья Лусьева вспыхнула, потупилась. Потом подняла голову с наглым вызовом.
– Очень просто: для меня его выкрал номерной… Васильем звать. Красивый малый…
– Вы его просили?
– Да, просила.
– Не удивился он, что вы так таинственны?
– Я заплатила ему…
– Позвольте. Да вы же только что сейчас жаловались, что у вас ни копейки денег не было?
Марья Лусьева взглянула на полицеймейстера страшно мрачно и упавшим вялым голосом произнесла:
– Будто только деньгами платят…
– Гм…
– Зачем, однако, вам так понадобился ваш паспорт? – вмешался Mathieu. – Ведь вы, действительно, могли, когда угодно, вытребовать его через полицию.
– Я боялась, что они с ним сделают что-нибудь такое, что полиция должна будет принять их сторону… Или просто уничтожат документ, а потом скажут, что я – не я, и я останусь без вида, как бродяга…
– Так-с. Далее?
Хрисанф Иванович приехал. Назначено было, что он встретится с Лусьевой в театре, а затем увезет ее к себе. Все так и сделалось. Блудливый Крез остановился не в гостинице, но у какой-то своей знакомой дамы, на частной квартире. Фамилию Лусьева опять не могла сказать, а местность определила глухо.
– Я города не знаю… Ночь… Очень недурное помещение…
– Недурные помещения у нас наперечет… – пожав плечами, подивился полицеймейстер. – Странно! Ну-с… для нас вот эта часть вашей истории интереснее всего…
– Ночью я пила много вина, а когда пью, делаюсь злая. На прощанье утром Хрисанф Иванович подарил мне лично двести рублей. Я спрятала их за перчатку, на левую руку. Еду домой, в голове шумит, но веселая: радуюсь, как это ловко подошло, – если убегу, то даже и деньги есть перебиться на первое время!.. Но, едва я вошла в номер, Анна Тихоновна так и прыгнула ко мне, как кошка…
– Показывай, сколько!
– Чего вам? У меня ничего нет…
– Что-о-о-о? Врешь, голубка! Не надуешь! Других морочь: от Хрисанфа-то Ивановича без подарка? Щедрее барина в России нету. Честью тебе говорю: вынимай, сколько?
– Ничего не дал, ни гроша…
– Сколько, дрянь?!
– Сама такая!
Она так ракетой и взвилась.
– Разговаривать? Ты разговаривать?! Бац!..
– А это что?
Схватила меня за руку… Насели вдвоем с баронессою, отняли деньги… Однако покуда мы возимся и ругаемся, вдруг стучат к нам в дверь, просят: «Нельзя ли потише, обижаются соседи…» Баронесса, выглянула в коридор, извинилась… А я взглянула – заметила, что она потом дверь на ключ не заперла, только притворила… А Анна Тихоновна, багровая, предо мной стоит, губы у нее трясутся, шипит:
– Я тебе, сударка моя, себя теперь покажу! я тебя пропишу, голубка!..
И рукава кофточки закатывает за локти… палачествовать!.. Разохотилась… Меня ужас объял: не выйду живою, забьет!.. Говорю ей, язык едва ворочается, – бормочу:
– Троньте только… ну вот троньте!.. Я на весь город кричать буду!..
А она тоже суконным языком на меня лопочет:
– Я те, я те, я те…
Пошла к умывальнику, носовой платок намочила, жгутом крутит: я уже понимаю, зачем, – рот мне заткнуть хочет…