Дом Туситалы
Шрифт:
Никто не видел, чтобы Фэнни плакала. Никто не слышал от нее слов печали. Но, едва взглянув на Фэнни, Матаафа понял: это женщина, потерявшая свой огонь. Матаафа знал: такой огонь обязательно должен гореть в каждом человеке, но в одиночку его не зажечь.
Раздумывая так, Матаафа снова сел у погасшего камина.
В гостиную вбежал Сими, упал на колени
— Сими видел… Там… Там… Воины Лаупепе!
Это тревожное сообщение не произвело на Матаафу ровно никакого впечатления. Он продолжал сидеть так же спокойно, и Сими подумал, что вождь не расслышал его слов.
Вошел Генри и с порога закричал:
— Я не понимаю, в чем дело, мистер великий вождь! Они пришли, эти люди. Их море! Это черт-те что! Они, по-моему, уже сами забыли, кто из них за Матаафу, кто за Лаупепе. В чем дело?
— Воины Лаупепе пришли рубить Дорогу Скорби к месту последней стоянки Туситалы, — спокойно произнес Матаафа. — И воины Матаафы пришли за тем же.
— Я не понимаю… Лаупепе, Матаафа — вы были злейшие враги, ваши воины уничтожали друг друга и вдруг… — Генри был явно обескуражен.
— Это люди, мистер Моор, — улыбнулся Матаафа. — Это люди.
Ваилима оживала. Дом и его окрестности наполнялись людскими голосами. И сквозь шум голосов был слышен стук топора.
По Дороге Скорби на вершину горы Раэа несли гроб Туситалы. И когда уставали воины Матаафы, воины Лаупепе сменяли их в этом скорбном пути.
На могилу положили камень. На камне выбили слова:
К широкому небу лицом ввечеру Положите меня, и я умру. Я радостно жил и легко умру, И вам завещаю одно — Написать на моей плите гробовой: Моряк из морей вернулся домой, Охотник с гор вернулся домой, Он там, куда шел давно.Никогда
Глава первая (окончание)
в которой автор понимает, что объясняться уже поздно
Вот и вся история. Что в ней правда? Что вымысел? Признаться, автор, то есть я, хотел в конце повествования объясниться по этому поводу, но что, собственно, объяснять?
В этой повести нет лжи. Есть правда, и есть легенда. И разве в жизни нашей и в памяти не переплетаются они столь прочно, что нет силы, способной оторвать их друг от друга?..
Почти вся эта повесть написана на море. И когда что-то не получалось, я шел к морю, слушал шепоты его и крики. Самое неясное вдруг становилось очевидным, впрочем, это понятно море знает о прошедших годах куда больше, чем мы.
А сейчас я сижу за своим письменным столом, и фонари, отраженные в Москве-реке, кажутся спичками, зажженными в воде. А над столом висит фотография Роберта Луиса Стивенсона — великого писателя. Он сидит перед старомодной чернильницей, склонившись над листом пока еще белой бумаги. А взгляд у него совершенно живой, вопрошающий взгляд.
Все умирает. Лишь взгляд человека остается жить, пока есть те, кто хочет взглянуть ему в глаза.
И это — тоже правда. И тоже легенда.
Пицунда — Москва.