Дом у Чертова озера
Шрифт:
Отец перестал пить на сорок первый день после маминой смерти, сказал твердо:
– Мне еще Варьку на ноги поднимать.
И тетя Тоня с легким сердцем уехала обратно в Зеленоград.
Папа продержался три года. Сама Варя этого, конечно, не помнила. Просто соседи рассказывали, каким молодцом он был, как хорошо за ней ухаживал, получше, чем некоторые мамаши. И женщины на него засматривались, да не абы какие, а очень даже положительные: школьная учительница, библиотекарша и, кажется, даже заведующая универсамом.
Ну что не жить мужику?! Ведь никто бы не осудил, все же понимают, что дело молодое и без женщины одному
Люди шептались про злой рок и проклятье, говорили, что все женщины в мамином роду умирали почти сразу после рождения первенца, и первенцем – вот ведь что удивительно! – всегда оказывалась девочка. Злой рок, не иначе.
Да что там люди?! Отец и сам верил в злой рок. Варя помнила, как он брал ее к себе на колени, гладил по голове и говорил, что мамочку забрала черная кошка. Варя никак не могла понять, как какая то обыкновенная кошка могла забрать с собой мамочку, а отец пояснял, что та кошка особенная, что в ней живет душа Черной дамы, и что эта Черная дама не успокоится, пока не изведет весь их род под корень, но он не позволит и обязательно найдет способ защитить свою малышку от всякой нечисти. Надо только хорошенько подумать, во всем разобраться.
Разговор про Черную даму повторялся из года в год, в основном в те дни, когда отец был навеселе, и с каждым разом обрастал все новыми удивительными подробностями. Когда Варя была маленькой, она воспринимала рассказ отца как страшную сказку, боялась засыпать без света, шарахалась от черных кошек и кричала по ночам от кошмаров.
Сон ей снился всегда один и тот же: страшная женщина в рубище с растрепанными седыми волосами и горящими зеленым светом глазами. Каждый раз во сне Варя спрашивала незнакомку, что же ей нужно, но та никогда не отвечала, только смотрела и смотрела, а под утро, на зыбкой грани между сном и пробуждением, оборачивалась черной кошкой и прыгала Варе на грудь. Варя просыпалась от собственного крика, а еще оттого, что в легких не оставалось ни капельки воздуха, и дышать было больно, и казалось, что она сейчас умрет. Прибегал отец, хватал ее на руки, распахивал настежь окно и уговаривал чуточку потерпеть, обещал, что приступ – он называл то, что творилось с Варей, этим странным словом «приступ» – скоро пройдет. Чаще всего так и случалось, но однажды Варя потеряла сознание, и отцу пришлось вызывать «Скорую».
Тетенька врач из «Скорой» вколола задыхающейся Варе что то в вену. Было страшно и больно, но дышать сразу стало легче. А потом тетенька врач сказала, что приступ очень похож на астматический – еще одно непонятное слово – и Варю нужно обязательно обследовать. Папа тогда так испугался, что не пил целых два месяца, и вызванная из Зеленограда тетя Тоня не заподозрила неладного. В то время папа еще не был запойным, работу не прогуливал, хозяйство не запускал, с соседями не ссорился, а к бутылке прикладывался только дома, сидя в обнимку с маминой фотографией.
Тетя Тоня забрала Варю с собой в Зеленоград, сказала, что ребенка нужно обследовать в хорошей больнице, что девочка уж больно худенькая для своих шести лет, может, там и еще какие проблемы имеются, не приведи господь.
В Зеленограде
К тому времени, когда Варя перешла в девятый класс, папа стал уже запойным. Теперь он пил не таясь, по большей части не дома, а где то в городе с «друзьями». И с работы его уволили. Три года закрывали глаза на его бесконечные пьянки – жалели. А потом по вине отца случилась авария, и жалеть его сразу перестали. Неделю после увольнения папа пил беспробудно, не обращая внимания ни на Варины уговоры, ни на слезы. Он пришел в себя только тогда, когда у нее случился жуткий приступ астмы и ее забрала «Скорая». Вечером того же дня он явился к ней в больницу, помятый, измотанный, но тщательно выбритый и трезвый, как стеклышко. Отец просил дать ему второй шанс, обещал завязать с выпивкой и взяться за ум. Вообще то шанс этот был не второй и даже не третий, но Варе хотелось верить. Она любила отца и знала, что он ее тоже любит.
Намного дольше, чем Варю, пришлось уговаривать районного участкового и строгую тетеньку из социальной службы. Тетенька считала, что Варю следует немедленно оформить в детский дом и тем самым «оградить неокрепшую детскую душу от тлетворного влияния такого морально неустойчивого и неуклонно деградирующего типа, как ее отец». А участковый просто поговорил с папой по мужски и убедил, что если тот не прекратит безобразничать, то дочки ему не видать как своих ушей. Наверное, в папе еще оставалось что то от себя прежнего, ответственного и со всех сторон положительного, а может быть, подействовали угрозы. Во всяком случае, отцу удалось продержаться почти год, до Вариного шестнадцатилетия…
Тетя Тоня приехала накануне ее дня рождения, привезла много вкусностей и ворох красивой одежды для Вари.
– Варвара, ты уже большая и должна одеваться как настоящая леди.
У тети Тони был хороший глазомер и отличный вкус. Все ее подарки приходились Варе впору и смотрелись умопомрачительно, настолько умопомрачительно, что Варя не отваживалась их надевать…
В тот памятный день, помимо одежды, у тети Тони нашелся для нее еще один удивительный подарок. Золотой медальон в виде остроухой кошачьей мордочки на цепочке затейливого плетения. Вместо глаз у кошки были искрящиеся зеленые камешки.
– Это мне? – Медальон был таким красивым, что Варя не решалась взять его в руки.
– Тебе, Варвара, – грустно улыбнулась тетя.
– А откуда он?
– Этот медальон – фамильная драгоценность. Твоя покойная мама рассказывала, что он передается из поколения в поколение более трех веков. От матери к дочери.
– Трех веков?!
– Да, она так говорила.
Медальон и в самом деле казался не новоделом, а старинным украшением. Металл на ощупь был теплым и, казалось, светился изнутри.