Дом у озера Мистик
Шрифт:
— Энни, я тебя люблю. — Ник сказал это так, как говорил всегда, — с тихой серьезностью. — У меня такое чувство, что так всегда и было. — Его негромкий голос звучал рассудительно. — Я раньше не знал, что так может быть, что любовь может подхватить тебя, когда ты упал.
От его слов Энни почувствовала себя хрупкой, словно созданной из тонкого стекла, которое может рассыпаться даже от дуновения ветра.
— Ох, Ник…
Он придвинулся ближе, так близко, что мог бы ее поцеловать, но он к ней не прикасался. Он просто посмотрел на нее своими грустными
— Энни, мне нужно знать, это только я влюблен?
Она закрыла глаза.
— Ник, прошу тебя… Я не хочу это говорить.
— Энни, я останусь один, мы оба это знаем. И по мере того как будут проходить месяцы, я начну постепенно тебя забывать — забывать твои морщинки, когда ты улыбаешься, забывать, как ты прикусываешь нижнюю губу, когда нервничаешь, как грызешь ноготь большого пальца, когда смотришь новости. — Он коснулся ее лица с такой нежностью, что это разбивало ее сердце. — Я не хочу доводить тебя до слез. Я просто хочу знать, что я не сумасшедший. Я тебя люблю. И если, для того чтобы ты была счастлива, я должен тебя отпустить, я это сделаю и больше никогда не напомню о себе. Но, господи, Энни, я должен знать, что ты чувствуешь!
— Ник, я тебя люблю. — Она печально улыбнулась. — Я безумно тебя люблю. Влюблена в тебя по уши. Но это не имеет значения, и мы оба это знаем.
— Ошибаешься, Энни. Любовь имеет значение. Может быть, это единственное, что имеет значение.
Не дожидаясь ее ответа, он наклонился к ней и поцеловал ее в последний раз, это был нежный поцелуй с привкусом слез и сожаления, последний поцелуй, поцелуй-прощание.
Пока Энни шла через дом, ей пришло в голову, что нужно было что-нибудь оставить — свитер, висящий в шкафу, или пару туфель под кроватью. А теперь от нее ничего здесь не останется, никакого видимого знака, который воскрешал бы в памяти дни, когда она смеялась в этой комнате, или ночи, когда она засыпала в объятиях Ника.
Покусывая нижнюю губу, она пошла в комнату Иззи. Девочка сидела на краю кровати, свесив ноги, ее ступни уже почти доставали до пола. На Иззи был белый свитер Энни, кашемировый кардиган с перламутровыми пуговицами. На коленях у нее лежала красивая лакированная шкатулка, открытая.
— Привет, Иззи-медвежонок, — сказала Энни. — Можно мне войти?
Иззи подняла взгляд. Она пыталась улыбаться, но ее карие глаза уже затуманились от слез.
— Хочешь еще посмотреть мою коллекцию?
Энни подошла к кровати и села рядом с Иззи. Она показала на фиолетовое кольцо:
— Вот это кольцо очень красивое.
— Это от моей бабушки Миртл. А эти пуговицы были мамины. — Иззи взяла одну крупную кремовую пуговицу с четырьмя дырочками в центре и протянула ее Энни: — Понюхай.
Энни взяла пуговицу и поднесла к носу.
— Она пахнет, как спальня моей мамочки, —
Энни медленно опустила пуговицу. Порывшись в карманах, она достала сложенный носовой платок красивого розового цвета с большой красной монограммой ЭВК внизу.
— Хочешь добавить это в свою коллекцию?
Энни прижала платок к носу.
— Он пахнет, как ты.
Энни боялась, что сейчас расплачется.
— Правда?
Иззи достала из шкатулки поблекшую розовую ленту для волос.
— Вот, можешь взять себе. Мне ее заплетали в косичку.
Энни взяла атласную ленту.
— Спасибо, дорогая.
Иззи закрыла шкатулку и забралась на колени к Энни. Энни обняла девочку, она смаковала эти ощущения, запах ее волос. Наконец Иззи отстранилась, ее большие карие глаза на бледном лице казались еще больше. Энни видела, что она изо всех сил старается не заплакать.
— Сегодня тот самый день, да? Ты от нас уезжаешь?
— Да, Иззи, сегодня тот самый день.
Девочка заморгала быстро-быстро, чтобы не дать слезам пролиться.
— Энни, но кто же будет заплетать мне косички? Кто будет красить мне ногти и делать меня красавицей?
Глаза Иззи смотрели очень серьезно, от подступивших слез они стали необыкновенно яркими, Энни не могла встретиться с девочкой взглядом. Она с трудом сумела улыбнуться и взяла Иззи за руку.
— Пойдем со мной.
Она вывела Иззи из дома. Они прошли по сырой лужайке, и Энни открыла калитку в сад. Ступая по каменистой тропинке, они прошли к скамейке.
Они в молчании смотрели на цветущие вокруг растения, и Энни знала, что Иззи, как и она, вспоминает день, когда они посадили здесь эти цветы. Потом, когда зацвели первые нарциссы, Иззи, Ник и она сидели в саду поздно вечером в сгущающейся темноте и вспоминали о Кэти. Они смеялись, и плакали, и просто разговаривали. С тех пор, по словам Иззи, каждый распустившийся цветок напоминал ей о маме.
Иззи придвинулась ближе. Энни пыталась набраться храбрости для того, что ей предстояло сделать. Она нащупала в кармане старинную монету и достала ее. Сжимая гладкий металлический кружочек влажными пальцами, она смотрела отсутствующим взглядом на пеструю палитру цветущих растений.
— Знаешь, Иззи, мне будет ужасно тебя не хватать.
— Я знаю, но ты ведь теперь будешь со своей дочкой.
Энни ответила не сразу, ей было трудно говорить.
— Да.
— Я бы хотела быть твоей дочкой.
— Ох, Иззи! Твоя мама тебя очень, очень любила. И твой папа любит тебя всей душой и всем сердцем.
Иззи повернулась к ней:
— А Натали могла бы сюда приехать? Я бы уступила ей свою комнату. А когда родится твой малыш, он мог бы спать вместе со мной. Я бы познакомила его с мисс Джемми, честное слово! Я буду хорошей девочкой, обещаю. Буду чистить зубы, и убирать постель, и есть овощи.
— Иззи, ты и так хорошая девочка. — Энни дотронулась до личика девочки, мокрого от слез. — У нас с Натали есть дом в Калифорнии. А у малыша есть папа, который по мне скучает.