Дом ужасов
Шрифт:
Ему был вынесен такой же приговор, как и Франсуа Равальяку, убийце короля Анри IV, казненному 17 мая 1610 года.
Утром в день казни тело Дэмьена распростерли на специальной подставке; его предплечья, бедра и лодыжки были проколоты раскаленными докрасна крюками, а в отверстия залиты расплавленный свинец, кипящее масло и горящая смола, смешанные с воском и серой.
В три часа дня атлетически сложенный правонарушитель был доставлен к Собору Парижской Богоматери, а оттуда — на Гревскую площадь. Улицы заполняли толпы народа, которые не выражали приговоренному ни своего сочувствия, ни осуждения. Представители
Шестеро помощников палача при помощи железных цепей и колец наглухо приковали его тело к деревянным доскам. Затем на его правую ладонь была вылита горящая сера, что вызвало у Дэмьена страшный по силе вопль. Можно было заметить, как на голове его волосы встали дыбом, тогда как рука продолжала гореть. Раскаленными крючьями палачи принялись выдирать из его рук, ног и груди большие куски мяса. В свежие раны заливались расплавленный свинец и кипящее масло. Все пространство площади заволокло запахом горящей плоти.
Вслед за этим руки и ноги Дэмьена обвязали толстыми веревками, к которым пристегнули по крепкой лошади, расположив шейся в каждом из четырех углов помоста. Стражники принялись нещадно нахлестывать лошадей с явной целью разорвать тело несчастного на части. Целый час взмыленные животные пытались тронуться с места, но так и не смогли оторвать ни руку, ни ногу Дэмьена. Свист хлеставших лошадей кнутов и крики палачей перекрывались воплями извивавшегося в агонии преступника.
Затем привели еще шесть лошадей и пристягнули к четырем прежним. Крики Дэмьена переросли в безумный рев. Наконец ассистенты палача получили от присутствовавших здесь же судей разрешение произвести необходимые надрезы в местах костных сочленений, чтобы облегчить лошадям их работу. Дэмьен приподнял голову, чтобы получше разглядеть, что с ним делают, однако не издал ни звука, пока разрезали его сухожилия. Он лишь повернул лицо и дважды поцеловал протянутое ему распятие, тогда как оба священника наперебой призывали его к раскаянию. После этого всю десятку лошадей снова стали хлестать кнутами, в результате чего через полтора часа после начала пыток удалось оторвать Дэмьену левую ногу.
Люди на площади и сидевшие перед окнами аристократы захлопали в ладоши. Работа продолжалась.
Вслед за этим была оторвана правая нога — Дэмьен продолжал истошно вопить. Палачи надрезали также плечевые суставы и вновь принялись нахлестывать лошадей. Когда от тела оторвалась правая рука, крики осужденного стали затихать. Голова его завалилась набок и резко дернулась назад, когда, наконец, была оторвана левая рука. Теперь от Дэмьена оставалось лишь окровавленное туловище с полностью поседевшей головой, но жизнь продолжала теплиться в изуродованном теле.
После этого палачи состригли его волосы, а священники снова приблизились к умирающему. Главный палач — Анри Сэмсон — отстранил их жестом руки, сказав, что Дэмьен уже испустил дух. Таким
Останки покойного были сожжены на костре, а пепел развеян по ветру.
Таков был конец несчастного, перенесшего самые ужасные пытки, которые когда-либо знало человечество. Все это произошло в Париже, у меня на глазах, равно как и перед тысячами других людей, включая многих благородных и прекрасных дам, сидевших перед окнами своих домов.»
— Разве удивительно, господа, — заключил Бринкен свой рассказ, — что после того вечера я стал несколько опасаться женщин, имеющих чувства, душу и воображение? Особенно англичанок.
Роберт Блох
ВТОРОЙ ДОМ
Поезд опоздал, и потому когда Натали очутилась одна на пустынной платформе станции Хайтауэр, было уже далеко за девять.
Помещение станции на ночь закрывалось: пожалуй, это скорее была даже не станция, а полустанок, не связанный ни с каким населенным пунктом, и сейчас Натали попросту не знала, что ей делать. Она так поняла, что доктор Брэйсгёрдл встретит ее — перед отъездом из Лондона она послала дяде телеграмму, но поскольку поезд опоздал, он, вероятно, не дождался ее и уехал.
Натали в нерешительности огляделась вокруг и увидела стоявшую неподалеку телефонную будку. Возможно, это был выход — в ее сумочке лежала последнее письмо доктора, в котором он сообщал как свой адрес, так и номер телефона. Направляясь к будке, она переворошила содержимое своего ридикюля и наконец нашла то, что искала.
С самим звонком вышло небольшое затруднение: сначала телефонистка долго не соединяла ее с нужным номером, а потом в трубке послышался какой-то шум. Глянув через стекло будки на высившиеся позади станции холмы, она предположила, что именно в этом кроется причина трудностей со связью. В конце концов, сказала Натали самой себе, это ведь запад страны и живут здесь во многом по старинке.
— Алло! Алло!
Голос снявшей трубку женщины с трудом перекрывал непонятный шум, но на сей раз это были уже не помехи на линии, а слившиеся в монотонный гул голоса многих людей в помещении, где стоял телефон. Натали даже чуть наклонилась, стараясь говорить громко и отчетливо.
— Это Натали Риверс, — сказала она. — Можно попросить доктора Брэйсгёрдла?
— Как вы сказали вас зовут?
— Натали Риверс. Я его премянница.
— Его кто?
— Племянница. Могу я с ним поговорить?
— Минутку.
Наступила пауза, звучавшие в отдалении голоса показались ей еще громче, наконец в трубке раздался солидный мужской баритон.
— Это Брэйсгёрдл. Моя дорогая Натали, какой неожиданный для меня сюрприз!
— Неожиданный? Но я же сегодня отправила вам телеграмму из Лондона. Натали почувствовала, что в ее голосе звучали нотки некоторого нетерпения, и постаралась взять себя в руки. — Вы что, не получили ее?