Дом в Черёмушках
Шрифт:
— У него были большие очки, — сказал Женя.
— Н-да… Где бомба упадёт, пожар случится — он первый с носилками. В противогазе, сверху противогаза очки, а на груди автомат.
— А про Золушку вы что-нибудь слыхали? — спросил Женя.
— Слыхал. Регулировщицей была. Подросла, загорела, нос в конопинках, как у тебя.
И доктор тихонько щёлкнул Женю по носу.
Женя грыз вафлю.
— Ну и ну!.. — недоверчиво покачал Женя головой.
Ёлка была почти вся украшена. На ветвях пристроили свечки.
Кот Мурмыш утащил с ёлки
— Что за кот! — сказал доктор. — Сплошное хулиганство, а не кот! Он у вас хоть мышей ловит?
— Ловит, — сказал Витя, усаживаясь за стол к цветным карандашам. — Но он больше любит сосиски.
— Тарас Михайлович, — сказал Пашка, — хотите, дом покажу, где папа?
— Изволь, показывай.
— Павлуша, ну что ты такой беспокойный! Тарас Михайлович устал с дороги.
— Пустяки. Что вы, Галина Владимировна! Я совсем не устал.
— Ну ма-а… Чего ты мешаешь…
Пашка отворял уже первую раму окна. На стёклах второй рамы намёрз мутный лёд.
Пашка, Женя и доктор подышали на лёд и прогрели «глазок».
— Трубу вон видите? — спросил Пашка.
— Нет, не вижу никакой трубы.
— Ну почему? Я ведь вижу. Ну, вон она.
— Павлик, да оставь ты!
— Ну мамка!..
— Так. Нашёл трубу.
— Нашли? А за трубой высотный дом.
— Теперь вижу.
Большой металлический каркас поднимался высоко в небо над остальными домами. На вершине каркаса горел прожектор.
— Н-да… — задумчиво проговорил доктор. — Высотные дома строим, гиганты-электростанции. А там, глядишь, и финики заставим на севере созревать.
Витя подозвал доктора.
— Вот это я понимаю! — сказал доктор. — Таких и на ёлку не стыдно вешать.
Золушке и Айболиту Витя нарисовал медали. Мальчику с пальчик отрезал башмаки, выкроил из бумаги и наклеил шинель и сапоги.
Перед новогодним ужином Витя и Пашка ни за что не хотели лечь и немного поспать. Но мама сказала, что, если будут упрямиться, она запретит сидеть вечером и ждать Нового года.
На выручку маме подоспел доктор, он сказал, что, пожалуй, отдохнёт. Братья подумали, посовещались и тоже согласились.
Пошёл спать и Женя.
В квартире наступила тишина. Мурмыш побродил, поскучал и тоже уснул.
Ни Витя, ни Пашка не слышали, когда вернулся с работы отец: они спали.
Обычно Витя и Пашка поджидают отца, подают ему свежие газеты и комнатные туфли, после чего затевается борьба. Особенно азартные состязания по борьбе между отцом и сыновьями происходят в те дни, когда у отца на стройке «с бетоном в порядке, с кабелем в порядке, с облицовкой в порядке и даже с бюрократом Суховым тоже в порядке», потому Что тогда отец приезжает домой рано и такой помолодевший, что с ним можно хоть до утра бороться, устраивать кучу малу, воздвигать из старых книг крепости.
В такие дни даже мама не может управиться с папой и уложить его вовремя спать.
Пашка услышал чьи-то тихие шаги и проснулся. Это был отец. Он искал комнатные туфли.
— Витя, папка
Витя вскочил на кровати и тоже закричал:
— Папа! Папа приехал!
— А ну-ка, — засмеялся отец и зажёг в комнате свет, — поднимайтесь бороться!
Пашка первый прыгнул на шею к отцу:
— Бей! Налетай!
Витя прыгнул вслед за братом.
…Что может быть лучше и увлекательнее праздничной суеты! Беспрерывно бегаешь из кухни к буфету и обратно, несёшь маме то пакетик с перцем, то разливную ложку, то блюдце. Повсюду в комнатах горит свет. Почтальон приносит сразу по пять, по шесть телеграмм, и в каждой телеграмме только самые весёлые и счастливые слова.
Со скрипом раздвигают старый обеденный стол, и он неожиданно делается каким-то торжественным и солидным, а вокруг него выстраиваются разнокалиберные стулья, собранные со всех комнат, и даже где-нибудь, пытаясь быть как можно менее заметной, скромно жмётся маленькая табуреточка, принесённая из ванной комнаты.
Часто звонит телефон, и каждый раз кто-нибудь, путая Витю с Пашкой и Пашку с Витей, требует позвать к телефону маму или папу. А телефонная трубка давно уже испачкана мукой. Это мама испачкала — руки у неё в муке.
Если по телефону разговаривает папа, то он, насколько позволяет шнур от аппарата, расхаживает взад и вперёд по коридору, разговаривает громко, а то вдруг возьмёт и даже присвистнет. Если же по телефону разговаривает мама, то среди разговора она иногда испуганно замолкает и показывает папе знаками, что в кухне на плите что-то надо помешать или совсем снять с огня.
Но ни папа и никто не понимают, что надо помешать, а что совсем снять. И тогда мама безнадёжно машет рукой, извиняется в телефон и бежит на кухню сама, после чего возвращается и снова продолжает разговор.
В такой вечер ни на минуту не затихает радиоприёмник и на всю квартиру звучит музыка. Играет приёмник и у соседей в квартире, и этажом ниже, и этажом выше, и кажется, что весь дом, вся улица — вся Москва пронизана этой радостной, весёлой музыкой.
А на лестнице гулко хлопает парадная дверь, входят люди. Топот ног, смех, говор. Стряхивают с шапок, с воротников пальто снег.
В такой вечер знакомые, которые прежде часто бывали в доме и к которым давно уже все привыкли, вдруг перестают быть обычными знакомыми и превращаются в нарядных, красивых гостей.
Часы Кремля пробили полночь.
Кто-то из гостей предложил:
— Новый год только народился. Кто тут самый маленький?
— Павлик самый маленький, — сказала Женина мама.
— Ну вот, пусть он первый всех и поздравит.
Витя, Пашка и Женя, приподняв край скатерти, искали что-то под столом.
— Павлуша, — позвал отец, — где ты там? Покажись.
Пашка вынырнул из-под стола и поспешно сказал:
— Спокойной ночи!
Заигравшись, он забыл, что сегодня праздник и мама разрешила пойти спать поздно.