Дом в Цибикнуре
Шрифт:
Она бежит дальше, стараясь не ступать на всю ногу, чтобы не было так колко.
А муравейник-то какой прилепился к ёлке! Прямо муравьиный небоскрёб.
Наташа на секунду присаживается на корточки. По незримой муравьиной тропке к муравейнику спешат, торопятся муравьи. Все они зажали в крепких челюстях разные хвоинки, травинки, крохотные обломки веточек. Неужели им мало такого небоскрёба? Хотят сделать ещё выше?
Вдруг Наташа спохватывается, вскакивает на ноги. Что это она расселась перед муравейником? Так можно совсем прозевать
Громко, в полный голос, Наташа зовёт Катю. И слушает. Не отзовётся ли? Нет, тихо в лесу. Только с одной ёлки грохнулась на землю сухая шишка, подпрыгнула мячиком и откатилась в сторону.
Издали ещё слышен слабый голос их пионерского горна. Наверное, Шура сзывает опоздавших на завтрак.
И вдруг перед Наташей вырастает сплошной колючий ельник. Колючая преграда из ёлок всех поколений. Сухие и старые ели с седыми косматыми бородами на ветвях. И взрослые молодые ёлки, крепкие, темно-зелёные, с пышной хвоей. По коричневой коре у них скатывается смола, прозрачная, светлая, как липовый мёд. А совсем маленькие ёлочки, молодая поросль, столпились сплошняком. На кончиках веток у них мягкие, нежные кисточки.
На секунду Наташа задумывается. Что ей делать? Может, обойти стороной? Нет, это займёт слишком много времени. И, кинувшись на сухой хвойный ковёр, Наташа поползла под низко нависшими ветвями, царапаясь об острые сучья.
Глава 15. Где Наташа?
На полянке Мила и Аркадий принялись складывать костёр.
— Хватит, — сказала Мила и отпихнула ногой сухую ёлку, которую Аркаша собирался взгромоздить наверху. — Хватит и этого…
— Хватит и этого?!
Аркадий ушам своим не верит. Он кивает на аккуратно сложенную колодцем небольшую кучку валежника и переспрашивает Милу:
— И это, по-твоему, костёр?
— А что это, по-твоему?
— Лягушкам на смех такой костёр, вот что!
У Аркадия от возмущения начинают пылать кончики ушей. Нет, посудите сами: в кои веки они дождались в лесу костра, и что же — вместо костра Мила задумала разжечь какую-то фитюльку!
— Нет, — сердито говорит Аркадий, — на такой костёр я не согласен. Костёр должен пылать до небес. Вот тогда это настоящий пионерский костёр.
Мила насмешливо смотрит на Аркадия:
— Понимаю. Ты хочешь, чтобы костёр пылал до небес. И чтобы каша сплошь пригорела. Да?
— А мне нет дела до твоей каши!
— Ага, так?
Теперь уже Мила возмущена. Им поручили подогреть кашу, а ему нет дела до каши!
— Тогда отойди подальше от костра, — говорит она и слегка отталкивает Аркадия в сторону. — Отойди, отойди! Раз тебе нет дела до каши, отойди подальше, без тебя обойдусь. А мне вот очень большое дело, чтобы каша не подгорела и не пахла дымом!
Оскорблённый Аркадий молча уходит от костра и оттаскивает за собой сухую ёлку. Нет, извините, к такому костру он не желает иметь никакого отношения! Пусть Мила подогревает кашу на этой
«Взвейтесь кострами, синие ночи…»
Это была любимая песня его старшего брата Павла. Павел рассказывал, что когда он был пионером, они в отряде всегда пели эту песню. Где он теперь, его старший хороший, весёлый брат? 22 июня, когда началась война, он был на самой границе, в Молдавии. В пограничных войсках…
Мила искоса наблюдает за Аркадием. Это он хорошо придумал: на маленьком костре она подогреет котелок каши, а большой пусть пылает до небес, как полагается настоящему пионерскому костру.
— Аркадий, — говорит Мила, — захвати и этот хворост. Этот, этот, который возле меня лежит… Пусть уж будет такой костёр, чтобы все ахнули! Только клади посерёдке поляны, подальше от деревьев.
Она подносит зажжённую спичку к сухим еловым хворостинкам. И мгновенно, будто спичка прикоснулась к множеству других крохотных спичек, мгновенно вспыхивают сухие рыжие хвоинки, и пламя, почти невидимое на солнце, стремительно растекается по всей куче валежника, оставляя за собой испепелённые огнём сероватые хрупкие, обугленные ветви…
Мила подвешивает над огнём котелок с кашей и сразу начинает помешивать гладко обструганной палочкой. Тут нужен хороший хозяйский глаз, чтобы каша не подгорела.
А ребята уже со всех сторон спешат, торопятся на поляну. Шура горнит, не жалей лёгких. Горн трубит своим самым громким голосом во все стороны — направо и налево, на север и на юг, и даже вверх, в небо, туда, где в глубокой синеве среди белых облаков плывёт, ныряет горячее августовское солнце.
На поляну выходит Марина с пионерами третьего звена. Она всё время собирала опята вместе с ними: большая бельевая корзина с двумя ручками полным-полна. Они тянут эту огромную корзину к телеге.
— Все тут? — спрашивает Марина и привычным взглядом окидывает всю свою пионерскую команду. — А где Николка? Не потерялся?
— Тут я! — откликается Николка и выныривает из-за спины Марины. — Тут я. Не терялся…
— Вот идёт Катя, — говорит Анюта, — только почему-то с другого края.
— Гляньте-ка, и Нюра летит… Диво дивное — с двумя корзинами! Нюра, ты сразу в обе сбирала?
— А Наташа где? — говорит Алёша, быстро оглядывая всех ребят.
— Правда, — испуганно говорит Анюта, — где же у нас Наташа?
— Ой! — вскрикивает Нюрочка. — Наташа мне велела сказать, что побежала в лес за Катей… Катя Петрова пошла одна в лес, а Наташа испугалась, что Катя заблудится, попадёт в болото, и побежала её догонять.
— Катя — вот она, — говорит Марина, — а Наташи нет. Катя, ты разве с Наташей была в лесу?