Дом, в котором совершено преступление
Шрифт:
— Уже поздно, мне пора одеваться, — сказала она в смущении, стараясь не смотреть ему в глаза, потом взяла с кровати разложенное там платье, точно такое же, как у Норы, и быстро принялась натягивать его через голову.
— Интересно, с каких это пор входят в комнату без стука? — спросила Нора довольным, легким тоном, склонившись над заваленным флаконами и щеточками туалетным столиком и сосредоточенно пудря себе щеки. Ее веселость, довольный и радостный вид Боссо, который тоже встал и, взяв с комода флакон духов, опрыскивал себе голову, подтвердили подозрение Луки. "Здесь что-то
— Интересно, с каких это пор гостей оставляют одних больше чем на три четверти часа?
— Гостей! — повторила Нора многозначительно, но ничего не добавила, а встав из-за туалета и напевая, принялась выделывать какие-то па.
— Итак, девочки, — отеческим тоном сказал Боссо, — идем обедать?
Теперь и Марта была готова; совершенно одинаковые платья на сестрах-близнецах только подчеркивали разницу в выражении лиц озабоченного, печального лица Марты и бездумно-веселого лица Норы.
— Пошли, пошли, — пригласила всех Нора.
Они вышли из комнаты, но на этот раз Лука каким-то необъяснимым для него образом оказался рядом с Норой, в то время как Марта и Боссо опередили их на несколько шагов.
Дверь в столовую была распахнута, щуплая черненькая горничная с испуганным лицом и большими глазами, одетая по всем правилам — в белых перчатках, в передничке и наколке, — застыла возле стола в небольшой, почти пустой комнате.
— Ну что же, значит, мы садимся таким образом, — сказал Боссо властно, — Марта со мною, а Нора с Себастьяни.
Они расселись в белом свете причудливой люстры, состоявшей из стеклянного матового шара и никелированного полумесяца. Женщины, развертывая салфетки, нашли в складках одинаковые сумочки из черного шелка с позолоченным замком, украшенным большим зеленым камнем.
— Ах, какая прелесть, — вскричала Нора, даже не пытаясь скрыть свою детскую радость и разглядывая сумочку со всех сторон. Вскочив с места, она поцеловала Боссо в лысину.
Марта тоже разглядывала свою сумочку, и хотя она не так ликовала, как Нора, но было ясно, что в глубине души она тронута, сознавая, что все эти знаки внимания предназначены ей одной, и в то же время стесняется в присутствии Луки.
— Я хотел сделать вам сюрприз, — сказал Боссо, усиленно двигая бровями и губами и пытаясь изобразить скромность. — Надеюсь, они вам нравятся…
— Это как раз то, что нужно к нашим платьям, — порывисто ответила Нора и добавила, подталкивая сестру к Боссо: — Ну-ка, поцелуй его… Уж это по крайней мере он заслужил!
Лука, полный самых мрачных мук, увидел, как Марта вытянула шею и коснулась губами красной, щетинистой щеки Боссо. Между тем горничная поставила на стол тарелки с супом, и все четверо принялись за еду. Обе женщины кушали чинно и жеманно, Боссо без церемоний демонстрировал свой прекрасный аппетит, Лука ел неохотно с печальным видом. Эта печаль, эта неохота не ускользнули от Боссо, который был чем-то очень доволен и хотел видеть вокруг только довольных людей.
— Может быть, я ошибаюсь, — начал он неожиданно, вытерев рот салфеткой, — но у вас, наверно, очень
— У меня? — переспросил Лука удивленно.
— Да, у вас, — настаивал Боссо, наливая себе вина. Он был счастлив похвастать перед другими своей проницательностью. — Это видно по глазам. Вы смотрите на жизнь не ясным, доверчивым, безмятежным взглядом, вы видите все как бы сквозь темные очки. Все кажется вам безобразным, серым, грязным, угнетающим. Повторяю: может быть, я ошибаюсь, но вы пессимист.
Лука поднял глаза на Боссо.
— Ах, значит, я пессимист, — повторил он с расстановкой, иронически. Занятно, занятно…
— Да, — отвечал Боссо, ничуть не смутившись, — уж позвольте мне говорить прямо: ведь я по опыту и, к сожалению, по возрасту гожусь вам в отцы…
— Мой отец был бедняк, — не удержавшись, перебил его Лука.
Боссо отмахнулся:
— Какая разница? Я тоже был бедняком. И потом, хоть бедность не порок, но часто ее выставляют оправданием… Уж позвольте мне сказать… Вы пессимист, вы не такой, каким должен быть каждый молодой человек, каким был в вашем возрасте я: веселым, уверенным в себе и в жизни, полным надежд и честолюбивых стремлений. У вас все наоборот: вы печальны, ни во что не верите, полны сомнений, вы состарились преждевременно, так и не успев побыть молодым.
Нора, которая с сокрушенным видом, но с явным интересом слушала разглагольствования Боссо, захлопала в ладоши в знак одобрения:
— Браво, Боссо… Он именно такой… Более точного портрета не придумаешь!
Вошла горничная и принесла пудинг, весьма искусно приготовленный и свидетельствующий о том, что сестры привыкли к хорошей кухне. Все взяли себе по куску, кроме Луки, которого разговоры Боссо и снедавшее его беспокойство совсем лишили аппетита.
Боссо продолжал:
— Вы не такой, каким надо быть. Может быть, с вами в жизни случилось что-то такое: слишком рано постигшая вас беда, семейная драма, несчастная любовь…
— Уж говорите просто — несчастная любовь, — сухо перебил его Лука.
— Они остановили нормальное развитие вашего характера, — продолжал Боссо, не обратив внимания на его реплику, — отклонили его, направили в сторону болезненного пессимизма, а не в сторону жизнерадостного оптимизма, который свойствен молодежи или, вернее, скажем прямо, всем нормальным, здоровым людям.
— Итак, — опять перебил его Лука, — значит, я нездоровый человек…
Его собеседник покачал головой, любезный, но непреклонный.
— Дорогой Себастьян, не обижайтесь, но как раз здоровым вас назвать нельзя! Никак нельзя! В вас есть все характерные черты психопата… Впрочем, это часто встречается среди художников и вообще среди людей очень, даже слишком интеллигентных.
Все эти разговоры вызывали у Луки отвращение и жестокую досаду; он не чувствовал себя ни больным, ни пессимистом, наоборот, он был твердо убежден, что подлинный пессимизм и настоящая гниль скрываются под отечески-добродушной личиной Боссо. Но, подозревая, что эта новая демонстрация собственной проницательности нужна Боссо для какой-то корыстной цели, он удерживался от возражений и лишь хотел понять, куда это Боссо гнет.