Дом в Порубежье (рассказы)

Ходжсон Уильям Хоуп

— Нед — порочная свинья! — заявил Небби, испытывая новый прилив гнева против машиниста насосной установки.

— Замолчи, мальчик, — сурово произнес дед. — У тебя была возможность исправиться, и ты ею не воспользовался, а сейчас я преподам тебе урок, который ты, клянусь, запомнишь!

Он поднялся, взял под мышку полурыбу-полуконя и, положив руку на плечо Небби, прошел к трапу. Через минуту они уже были на палубе. Тут дедушка еще раз превратился из веселого и дюжего великана в каучуковое чудище с куполообразной головой. Потом с медлительностью и торжественностью, приличествующими приведению страшного, но справедливого приговора в жизнь, он под пристальным взором побледневшего Небби крепко затянул на шее полурыбы-полуконя шкимушку.

Покончив с этим, дедушка

встал и с полурыбой-полуконем под мышкой подошел тяжелым шагом к борту. Затем он начал медленно спускаться по деревянным ступенькам штормтрапа, и через минуту над водной поверхностью были видны только его плечи и медный шлем. Небби с мукой в глазах смотрел вниз, где едва мог разглядеть полурыбу-полуконя. Она обязательно уплывет. Затем исчезли дедушкины плечи и наконец его большая медная голова; и лишь по дрожанию штормтрапа и скользящим вниз воздушному шлангу и спасательному тросу можно было догадаться о том, что там, в мрачных водных сумерках, кто-то есть (дед часто говорил мальчику, что на «морском дне всегда вечер»).

Небби раз или два сухо, ужасно, горлом всхлипнул, а затем в течение четверти часа лежал животом на сходне, молчаливо и настороженно глядя в воду. Несколько раз ему казалось, что у самой поверхности воды плывет, как-то странно покачиваясь, какое-то существо, и он тут же начинал тихо напевать:

И вот мы под водой, ребята, Где скачут дикие кони, Кони с хвостами Громадные, как старые киты, И прыгают вокруг один за другим, И когда говоришь «тпру!», Эти дьяволы удирают!

Но эти строки, по-видимому, не оказывали чарующего действия на полурыбу-полуконя, и она не всплывала наверх, поэтому он, пропев их, замолкал — и так раз двенадцать. Мальчик ждал дедушку. Он питал слабую надежду, что дед привязал веревочку к коню для того, чтобы тот не мог уплыть, и что, возможно, поднимется наверх с ним. Он попросит, думал мальчик, у Неда прощения, но только если дедушка поднимется обратно вместе с полурыбой-полуконем. Вскоре дедушка просигналил, что возвращается наверх, и Небби, дрожа от волнения, наблюдал за тем, как медленно наматываются на барабаны воздушный шланг и спасательный трос. Вот, словно в дымке, показался огромный купол шлема с воздушным шлангом, соединявшимся под обычным «потешным» углом прямо с верхом купола (это был шлем старой конструкции). Затем шлем разрезал поверхность водной глади, и рябь на воде помешала мальчику что-либо разглядеть. Но вот из воды показались огромные дедушкины плечи, и мальчик увидел, что с ним нет полурыбы-полуконя. Небби побледнел. Дедушка и впрямь отпустил ее. На самом деле дед привязал ее на морском дне, чтобы она не могла предательски всплыть на поверхность, к крепким корешкам водорослей; однако для Небби он действительно «ожил» и уплыл. Дедушка шагнул на палубу, и Бинни снял с него шлем, а Нед в последний раз медленно повернул рукоятку насосной установки.

В этот момент Небби повернулся и посмотрел на Неда. Его маленькое решительное лицо было бледно, а в синих глазах полыхало настоящее пламя. В тот миг Нед был приговорен! И вот в тот момент, когда он собирался привести в исполнение свое намерение, он услышал, как дедушка сказал Бинни:

— Да, я крепко привязал его шкимушкой.

Небби, вдруг охваченной сладостной надеждой, неожиданно утратил желание убивать. Он поколебался мгновение между только что пришедшей смутной мыслью и стремительно убывающим стремлением отомстить. Новая, смутная мысль обрела более четкие очертания, и он, склонившись к ней, через минуту, забыв о достоинстве, подбежал к деду Закчи:

— Она ожила, деда? — задыхаясь, спросил он со свойственным детям пылом и надеждой.

— Да! — посуровев на глазах, ответил дед Закчи. — Для тебя, малыш, она потеряна. Она все плавает и плавает кругами.

Глаза Небби вдруг заблестели, когда новая мысль обрела в его детском

мозгу вполне конкретную форму. Дедушка, глядя на него суровыми глазами, совершенно растерялся, когда его, казалось бы, убийственное известие об окончательной и явной потере полурыбы-полуконя не произвело на мальчика никакого впечатления. Однако Небби ни словом не обмолвился о своем грандиозном плане, быстро созревавшим в его отважном детском умишке. Он раз или два открывал рот, чтобы задать вопрос, но затем вновь погружался в спасительное молчание, словно инстинктивно понимал, что может задать вопрос, способный вызвать у дедушки подозрение.

Вскоре Небби украдкой еще раз прокрался к сходне и, там улегшись на живот, стал смотреть вниз в море. Его гнев почти поглотила новая — великая и величественная — мысль, наполнившая его таким громадным ликованием, что он едва удерживался от того, чтобы не вскочить на ноги или не запеть во весь голос.

Всего несколько минут назад он хотел, «встав, как положено, на колени», молить Бога «вслух» о том, чтобы Неда настигла быстрая и мучительная смерть; теперь же все переменилось. Впрочем, он помнил о Неде, только с каким-то равнодушием, охватившим его еще не укрощенный детский мозг… Грех Неда был, конечно, из разряда тех, которые не прощают, вероятно, «никогда» — и уж точно до завтра! Нет, Небби почти не думал о нем — ну разве что о том, что изумление Неда придаст еще больший блеск его (Небби) предполагаемому успеху. Нет. Небби не думал об этом конкретно, но все это было в этой юной и обуреваемой различными чувствами головке… в том, что я могу назвать хаосом решительности, поднимающим на поверхность (словно других средств и не было) одну ясную, здоровую мысль.

Тем вечером дед Закчи еще дважды спускался под воду, и каждый раз, когда он возвращался, Небби спрашивал его о том, что поделывает полурыба-полуконь; и каждый раз дедушка с притворной суровостью, повторяя одно и то же, говорил, что полурыба-полуконь «знай, плавает вокруг, и, пожалуй, ты теперь уже жалеешь о том, что не извинился перед Недом, когда тебя просили».

Однако про себя дед решил, что завтра же поднимет полурыбу-полуконя обратно.

5

Той же ночью, когда трое мужчин спали в маленькой кабине, небольшая фигурка Небби бесшумно соскользнула с койки под лежаком деда Закчи. Мальчик тихо и стремительно пробрался к трапу и поднялся наверх в объятия теплой ночи. Когда он шел в темноте по палубе судна, его рубашка (переделанная из дедушкиной) слегка ударяла по его тощим голым ногам.

Небби подошел к тому месту, где на «раму» осторожно повесили дедушкин водолазный костюм; но не он был нужен мальчику. Он нагнулся к подножию «рамы» и потянул на себя крышку люка квадратной раздевалки, где лежал большой, куполообразный, медный шлем, тускло поблескивавший при свете звезд.

Небби прокрался в раздевалку и принялся волочить шлем, таща его обеими руками за постепенно разматывающийся с лебедки воздушный шланг. Наконец, он неуклюже доволок его до сходни.

Этот громоздкий и шарообразный шлем, оказалось, не так-то легко надеть на кудрявую голову, и поэтому, после одной или двух безуспешных попыток, он положил его на бок, а затем, встав на колени, просунул в него голову. Потом, с громадным усилием, мальчик поднялся с победоносным видом с колен и начал нащупывать с краю сходни деревянные ступеньки дедушкиного штормтрапа, который не был поднят. Сначала ему удалось поставить левую ногу, а потом и правую; затем он стал медленно и с трудом спускаться, и огромный шлем неуклюже покачивался на его плечах.

Его правая нога на четвертой ступеньке коснулась воды, и мальчик замер, поставив вторую ногу рядом с первой. Вода была приятно теплой, и Небби, промедлив лишь одно мгновение, отважно опустился на следующую ступеньку. Тут он опять замер и попытался заглянуть под воду. При этом большой шлем сполз назад и стукнул по восхитительно дерзкому мальчишескому носику — да так, что его синие преисполненные решимости синие глаза увлажнились. Небби, отпустив лестницу левой рукой и продолжая держаться за нее правой, попытался надвинуть громоздкий шлем обратно.