Дом в Порубежье

Ходжсон Уильям Хоуп

Медленно тянулись часы, однако ничего не происходило. Взошедшая, наконец, луна осветила сады… пустые и безмолвные. Такими они оставались всю ночь — ни звука, ни движения.

К утру после продлившейся всю ночь стражи я буквально закостенел от холода, тем не менее отсутствие странных созданий смущало меня. Я не доверял этой тишине и предпочел бы открытую осаду. Тогда, по крайней мере, знаешь, откуда грозит опасность; беду легче встретить лицом, чем прождать целую ночь, пытаясь угадать, какая дьявольщина может твориться внизу… уже от одних этих мыслей нетрудно следом за сестрой потерять рассудок. Я даже начинал надеяться, однако сердце всякий раз осаживало меня: не верь, они не могли уйти.

Глава IX

В

ПОГРЕБАХ

Наконец усталый, замерзший и встревоженный я решил еще раз обойти дом. Начал я с кабинета, где стаканчик бренди помог мне согреться. Потом обследовал дверь, но обнаружил, что со вчерашнего вечера ее состояние осталось неизменным.

Я спустился с башни, когда едва рассвело, и в доме было по-прежнему сумрачно, так что мне пришлось прихватить свечу. Когда я спустился на первый этаж, дневной свет уже начинал пробиваться между решеток окон. Обход не дал ничего нового. Все было в порядке, и я уже собирался погасить свечу, когда подумал, что следовало бы осмотреть и погреба. В них я еще не спускался со времени первой атаки.

Не менее чем с полминуты я колебался и с охотой уклонился бы от этого дела, — смею предположить, что подобную нерешительность испытал бы на моем месте любой, — ведь изо всех величественных и просторных залов моего дома самые громадные и жуткие расположены именно в подземелье. Однако уклониться от неприятного дела было нельзя, а промедление отдавало самой откровенной трусостью. К тому же я уверял себя в том, что едва ли обнаружу в погребах жутких гостей, ведь попасть туда можно только через тяжелую дубовую дверь, ключ от которой я всегда ношу с собой.

В обычные дни я нечасто заходил дальше самого небольшого из погребов, в котором хранил вино… ведущая в него мрачная дверь расположена напротив лестницы. Откровенно говоря, до недавнего обхода я, пожалуй, толком и не бывал внизу.

Я отпер дверь и замер, стоя наверху лестницы: снизу пахнуло странной затхлостью. Наконец, выставив вперед ствол, я неторопливо начал свой спуск в подземные мрачные области своего дома.

Минутку я постоял у подножия лестницы — прислушиваясь. Вокруг царило безмолвие, только невдалеке, слева, по капле — кап-кап — сочилась вода. Свеча горела ровно — не мигая, не колеблясь: сюда не доносилось даже дуновения.

Я неторопливо переходил из погреба в погреб, имея довольно отдаленное представление об их расположении. После первого посещения погребов в памяти моей все смешалось. Я помнил лишь череду подземных залов, — своды самого просторного из них подпирали столбы, — и только, если забыть про темноту и прохладу. На сей раз я чувствовал себя совершенно иначе и, невзирая на волнение, мог уже оглядеться внимательнее и отметить величину и особенности каждого погреба.

Конечно, при свете свечи о тщательном обследовании нечего было и думать; но, продвигаясь далее, я все же обратил внимание на удивительную точность кладки и на каменные столбы, один за другим вздымавшиеся к сводчатому потолку.

Так добрался я наконец до самого обширного подземелья, запомнившегося мне по прежнему посещению. Над входом в него изгибалась огромная арка, камни ее были покрыты фантастическими фигурками, словно бы шевелившимися в свете свечи. Приглядываясь к резьбе, я подумал, что все-таки должен был получше узнать свой собственный дом. Впрочем, извинение нашлось без труда, учитывая размеры здания, в котором мы со старушкой-сестрой обитаем вдвоем, занимая небольшое количество комнат.

Приподняв свечу повыше, я вступил в погреб и, держась правой стены, дошел до его конца. Я не торопился, стараясь внимательно все оглядеть, но, насколько можно было судить при свече, все было в порядке.

Дойдя

до стенки, я повернул налево, стараясь не удаляться от замшелых камней, и так обошел всю просторную палату. Тут я обратил внимание, что полом здесь служит скала, местами заплесневелая или покрытая слоем сероватой пыли.

Возле дверного проема я остановился, а потом повернулся и направился посредине между рядами столбов, поглядывая то направо, то налево. Примерно на полпути, нога моя зацепила за что-то… послышался металлический лязг. Торопливо нагнувшись, я опустил к полу свечу и заметил у ног большое металлическое кольцо. Склонившись пониже, я расчистил пыль вокруг него и заметил, что кольцо это служит ручкой устроенного в полу громадного люка. Охваченный возбуждением, не зная, куда может вести эта дверь, я положил ружье, поставил свечу в петлю курка, ухватил кольцо обеими руками и потянул. Дверь громко скрипнула — отзвуки сразу же послышались отовсюду — и тяжело открылась. Поддерживая коленом ее край, я потянулся к свече и поднес ее к открывшейся тьме, поводил вправо и влево, но так ничего и не увидел. Я был озадачен. Ступенек не было видно… как и признаков того, что они существовали когда-то. Ничего — только тьма. Я словно глядел в бездонный, не имеющий стенок, колодец. И пока я задумчиво взирал, мне вдруг показалось, что далеко внизу зародился какой-то звук. Я приблизил голову к отверстию и прислушался. Быть может, тот звук был порожден моей фантазией, но все же клянусь, что услышал смешок, превратившийся в отчетливое далекое и мерзкое хихиканье. В испуге я отшатнулся, дверь, гулко ухнув, упала, вновь наполнив отзвуками подземелье. Но мне все еще казалось, что я слышу этот издевательский пакостный смех; правда, тогда я был склонен обвинять во всем разыгравшееся воображение, поскольку тот далекий звук явно казался чересчур слабым, чтобы проникнуть сквозь плотную крышку.

Целую минуту я стоял, нервно озираясь и поеживаясь от страха. Однако огромное подземелье было безмолвным, словно могила, и постепенно испуг рассеялся. Успокоившись, я снова ощутил известное любопытство — хотелось знать, что таит под собой огромная крышка, — однако на дальнейшее исследование все же не хватило храбрости. Впрочем, можно было не сомневаться в одном — люк следовало прикрыть надежнее. Что я и сделал, завалив его кусками обработанного камня, замеченными мной у южной стены.

Закончив свой обход, я вернулся обратно к лестнице и поднялся к дневному свету, ощущая сразу и тревогу и облегчение оттого, что с неприятным делом покончено.

Глава X

ВРЕМЯ ЖДАТЬ

Солнце уже грело и ярко светило, наверху было просто чудесно по сравнению с угрюмым темным подвалом, и, несколько приободрившись, я направился на башню, чтобы выяснить, что же все-таки творится в садах. Однако вокруг царило полное спокойствие, и через несколько минут я спустился в комнату Мэри.

Я постучал, услышал ответ и отпер дверь. Сестра моя покойно сидела на постели и как бы ждала. Она явно пришла в себя и не попыталась отодвинуться при моем приближении; все же я видел, как она тревожно вглядывается в мое лицо, словно бы не вполне доверяя и опасаясь подвоха.

На мой вопрос, как она себя чувствует, сестра отвечала вполне здраво: она была голодна и хотела бы спуститься вниз, чтобы приготовить нам завтрак, если я не возражаю. Я недолго подумал, не опасно ли выпускать ее. И, наконец, сказал ей, что не против, но с условием, — если она не будет выходить из дома и открывать двери. Как только речь зашла о дверях, прежний испуг вдруг тенью пробежал по ее лицу; однако она ничего не сказала и, заверив меня в послушании, безмолвно покинула комнату.