Дом Властвующей

Кочерова Ирина

— Они отказали мне в оформлении опеки, — мрачно объявила Татьяна, едва вечером перешагнула порог квартиры. — Сослались на то, что я не замужем, да к тому же не имею официального трудоустройства.

Шемс только что вылезла из душа и стояла перед ней с тютбаном из махрового полотенца на голове.

— Мне уже шестнадцать. Я вполне могу жить одна.

Они прошли в кухню, где Татьяна по-хозяйски включила электрический чайник и принялась выгружать из пакета на стол принесённые продукты.

— Я пыталась разобраться в нашем законодательстве, но толком так ничего и не

поняла, кроме того, что суд должен удовлетворить заявление и объявить ребёнка полностью дееспособным. Тогда да, несовершеннолетние подопечные, достигшие шестнадцати лет, могут проживать отдельно. Нам бы с хорошим юристом посоветоваться…

— Или мне стоит поискать работу, — Шемс закусила губу, задумалась.

— Тебе сперва образование надо получить! Слушай, Шемс, попытайся вспомнить, может Улана говорила о каких-нибудь ваших родственниках. Может у неё есть братья или сёстры, пусть двоюродные, да хотя бы троюродные. Ну хоть кто-то ведь должен быть!

Шемс подумала о Дарреле. Она представляла его печальным рыцарем, сражённым могущественными силами зла. Стоит ли рассказать о нём Татьяне? Мама так и не рассказала, хотя они были лучшими подругами. Потому что приобщение к этой тайне грозит опасностью для каждой бессмертной души.

— Нет, никого нет.

Дневник Уланы.

Порой у меня возникает нелепая мысль, что Лльюэллин всё-таки самый гуманный среди обитателей Склепа. Он, по крайней мере, расправляется со своими гостями сразу. Остальные же пытаются сохранить несчастным жизнь, тем самым продлевая их мучения, соревнуясь в придумывании наиболее изощрённых пыток в бесконечных раундах, призванных сломить волю, убить всякий интерес к жизни. Ведь гурманка Сатис регулярно требует свежей порции страданий.

Однажды Тиббот сказал мне: — «Любое удовольствие по мере насыщения теряет свою привлекательность. Страдания необходимы нам для переоценки ценностей. Вряд ли кто-либо, проживая в блаженной праздности, способен задуматься, пересмотреть всю свою жизнь и приоритеты».

Может Тиббот в чём-то и прав, только кто же в Склепе позволит себе роскошь — испытывать истинное удовольствие от всего происходящего?.. Само собой, Сатис не в счёт.

Впрочем, Тиббот, пожалуй, как раз-таки смеет. Только он обладает исключительной привилегией покидать Склеп, когда вздумается и насколько вздумается. Вот с чего бы интересно к нему такая милость?

А ещё я заметила, что он, почти всегда, производит впечатление вполне себе нормального человека. Правда, сравнение это весьма условно. Но Тиббот определённо не рвётся соревноваться за право выслужиться перед Сатис. Однако, и у него имеется нож с синей сталью и рукоятью из эбенового дерева.

Для меня стало совершенной неожиданностью, когда Даррель выболтал, что Тиббот и Лльюэллин родные братья, причём Лльюэллин старше Тиббота на семь лет. Кто бы мог подумать?! Как по мне, так они совершенно не похожи.

Да, именно теперь, спустя годы я ясно вижу, Тиббот плохо вписывается в стандартную атмосферу Склепа. То есть, он даже не носитель магии, но это, странным образом, не

помешало ему продвинуться по карьерной лестнице. Брат посодействовал?..

Насколько я помню, наличие магии — это единственный способ получить лично от Сатис не просто гарантии жизни, но и телесное бессмертие наряду с вечной молодостью. Но цена за это, как правило, оказывается непомерно высокой. Вот, казалось бы, кто пожелает себе бессмертия наполненного вечной скорбью? Ан нет, всегда находятся желающие. Даже на памяти Дарреля, не говоря уже обо мне, лишь Евгения отказалась покориться Сатис. Только она дерзнула в одиночку противостоять старой ведьме.

Впервые я увидела Евгению в приёмном зале, в самый первый день своего пребывания в Склепе. По сравнению с остальным домом, тут было непривычно много света. Сам зал представляет собой просторное прямоугольное помещение с высоким сводчатым потолком и голым полом, выложенным голубой плиткой с геометрическим узором. Всю противоположную от входа стену скрывают длинные бархатные занавеси, опять же голубые. Где-то за ними, по всей видимости, находится дверь в покои Властвующей, потому что именно оттуда она вскоре и появилась. И даже не посмотрела в мою сторону. Внимание Сатис всецело было поглощено проходившим в это время ритуалом.

Об этом следует рассказать подробнее:

Вспоминаю, как пройдя в зал, с глупым видом я бегло осматриваюсь по сторонам. И вот, на невысоком каменном постаменте, прямо под огромной люстрой, в форме вертикальной трубы, украшенной длинными цепями хрусталиков, я вижу девушку, безучастную ко всему, оцепеневшую, похожую на безжизненную статую. Её длинные тёмные волосы находятся в необычном положении, будто их взметнуло и растрепало ветром, такими они и застыли, не успев упасть обратно на худые плечи. Но девушка всё-таки не статуя. Я замечаю, как вздымается её грудь и опадает в такт ровному дыханию.

Неторопливо шаркая по полу босыми ногами, покрытыми засохшими струпьями тёмно-жёлтого цвета, древняя старуха проходит мимо меня и моего провожатого и останавливается за спиной неподвижной девушки. Властвующая приближает своё безобразное лицо к фарфоровой шее и что-то глухо шепчет в белоснежное ушко провалившимся беззубым ртом.

Продолжения я не видела — меня увели из зала. Аудиенция завершилась так и не начавшись. Но одно я знаю наверняка, результат ритуальных действий того дня провалил с треском дьявольские планы Сатис.

Шемс.

Появление в квартире службы опеки в значительной мере поколебало, усердно поддерживаемое душевное равновесие.

Некрасивая полная женщина с ярко-красной помадой на чопорно поджатых губах в сопровождении двух сотрудников полиции бесцеремонно обошла все три комнаты, зачем-то заглянула в кухонные шкафчики и холодильник, проанализировала много ли пыли собралось на поверхности комода, для чего провела пальцем на пробу длинную изогнутую линию.

— Да, сейчас я одна в квартире, — робко отвечала на вопросы Шемс. — Но вечером всегда приходит Татьяна… Если хотите, я хоть сию минуту могу с ней связаться.