Дом яростных крыльев
Шрифт:
Она достаёт грецкий орех, обжаренный с розмарином, из миски, которую я только что наполнила, и закидывает себе в рот. Хорошенько его прожевав, она добавляет:
— А не любовниц.
Антони и Катриона сердито смотрят друг на друга, и я на секунду задумываюсь, а не спали ли они когда-нибудь, но я быстро останавливаю себя, так как предпочитаю не знать.
Какофония звуков с пристани проникает в таверну и разрезает стену тишины, которая заменила собой деревянную барную стойку.
— Вот ты где! — Фибус запускает руку в свои светлые
Как вовремя.
— Вот я где.
Он упирается локтем в барную стойку и набирает пригоршню орехов.
— Мы с Сиб всю ночь искали…
Его голос растворяется в воздухе, когда Антони переплетает свои пальцы с моими.
Я не сжимаю руку вокруг его руки, но и не отдёргиваю её.
— Мы продолжим с того места, где остановились, когда в таверне не будет так много народа.
Катриона достает ещё один грецкий орех, после чего разворачивается, зашуршав синей шёлковой тканью, и поднимается вверх по деревянной лестнице, которую я недавно подметала, потому что дети Флоры заболели — опять — а Сибилла решила вздремнуть. Честно говоря, я не могу сказать, что это бессмысленное занятие было мне неприятно.
Антони заводит прядь волос мне за ухо.
— В котором часу ты заканчиваешь?
— Я не знаю.
Фибус закидывает орехи себе в рот, увлечённо наблюдая за нашим взаимодействием.
— Это неважно. Я сказал Маттиа и Риккио, чтобы они встретили меня здесь после того, как мы закончим с доставкой.
Я отрываю взгляд от своего ухмыляющегося друга и перевожу его на Антони, который воспринимает это как приглашение к тому, чтобы наклониться и поцеловать меня. У его губ вкус соли, солнца и греховных обещаний. Я так нервничаю, что мои губы остаются неподвижными, как и моё тело. Даже моё сердце как будто затвердело и напоминает теперь мои кости.
Я прижимаю ладони к его груди и быстро отрываюсь от его губ.
— Не здесь.
— Извини.
Он проводит по моему острому подбородку своим шероховатым большим пальцем, после чего отступает.
— Увидимся позже, синьорина Росси.
Фибус поворачивается вместе с Антони и наблюдает за тем, как он уходит. Уголки его губ трогает улыбка.
— И вот, тайна, почему Фэллон оставила нас, раскрыта. Рассказывай. В-С-Ё!
Ему удается разделить последнее слово на большее количество слогов, чем оно содержит.
— Я не по этому не пошла.
Моё лицо начинает гореть.
— Не из-за него.
— Ага-ага.
— Клянусь. Я думала, что не получила ленту, поэтому пошла гулять.
— В постель к Антони?
Я хватаю орех и кидаю в его ухмыляющееся лицо.
— Заткнись.
Когда он перестает надо мной посмеиваться, он говорит, на этот раз очень серьёзно:
— Как ты думаешь, почему ты не получила ленту? Ты одна из любимиц Данте.
Я пожимаю плечами.
— Репутация Росси и всё такое.
— Позволь мне сказать, Данте был очень расстроен.
Фибус
— И он определенно будет расстроен ещё больше, когда узнает, как ты провела эту ночь.
Кончики его ушей выглядывают из-под его гладких волос, доходящих ему до плеч.
— Мне нравятся петушиные бои, но я не знаю, как отнестись к бою, который ты затеваешь, Капелька.
Я закатываю глаза, услышав прозвище, которым он так любит меня называть.
— Ты разве забыл, что мы ровесники, Фибс?
— Я называю тебя так, потому что ты крошечная.
— Я не крошечная. Это ты безумно высокий.
Какое-то мгновение мы улыбаемся друг другу, но затем то, что он сказал, нависает над нами, словно те вечные облака, скрывающие наши горы.
— Им нет причины за меня драться.
— Разве?
— Между Антони и мной… всё несерьёзно. Мы только целовались. А Данте… Ну, я слышала, что он имеет виды на принцессу.
Фибус фыркает.
— Ради Бога. Поверь мне. Между этими двумя нет совершенно никакой симпатии. В отличие от вас двоих.
Он засовывает в рот очередную горсть орехов.
— Мне стоит попросить у тебя совета, так как мне ещё не удавалось покорить сердце женщины с помощью своих поцелуев.
— Может быть, это потому что ты целуешь их ниже пояса, а сердца находятся выше?
Фибус широко улыбается.
— Неужели моя любимая дева только что грязно пошутила?
— Можете вы все перестать говорить о моей девственности?
— Кто это все?
— Катриона предложила мне продать её на аукционе.
Рука Фибуса застывает перед его ртом с грецким орехом, который он поднял с барной стойки, после того, как тот отскочил от его красивого лица.
— Она говорит, что я могу получить за неё пару золотых монет.
Я провожу верхними зубами по нижней губе, представив, насколько легче была бы моя жизнь с такой суммой денег.
— Нет.
— Что нет? Я столько не стою?
— Ты стоишь гораздо больше, но это к делу не относится. Ты пожалеешь об этом.
И помолчав, он добавляет:
— Если тебе нужны деньги, мой кошелек это твой кошелек.
— Твои родители отрезали тебя от своих денег.
— Но они не поменяли замки ни на дверях, ни на сейфе. Тебе стоит увидеть всё то золото, что они хранят внутри него. И не только в виде монет.
— Фибс, я никогда не смогу взять деньги твоих родителей.
Я наклоняюсь и сжимаю его руку.
— Но спасибо.
Я перевожу разговор со своей девственности и финансовых дел в сторону его недавнего увлечения, одной фейри из Тарекуори, у которой не очень большое приданое, но она компенсирует это своими губами и пальцами, которые Фибус описывает как божественные. Учитывая, что он, Сиб и Катриона любят всем делиться, я уверена, что когда придёт время, я буду точно знать, что и как делать.