Дом, затерянный в снегах
Шрифт:
– Да нет, она не могла сесть – перед отъездом я телефон заряжал. – Алик снял с телефона батарейку, зачем-то подул на нее и вставил обратно. – Нет… Все равно не работает. А ну-ка, достань свой.
Я взял свой телефон. И тут же бросил его на пол.
– Ты чего? – удивился Алик.
– Прикоснись к нему…
Алик пожал плечами и взял в руки мой телефон. И тоже отбросил его от себя, как ядовитую змею.
– Ну и дела… Холодный, как лед… Хотя нет, лед по сравнению с ним – горячая картошка. Что же с трубкой случилось? –
– Не знаю. Я ничего не знаю.
– И я. Вот черт, – чертыхнулся Алик.
– Хватит говорить «черт». Надоел уже, – нервно сказал я.
– Черт, – произнес Алик с дьявольским выражением на лице.
– Хватит. По-хорошему тебя прошу. Хватит.
– Черт! Черт-черт-черт!
– Алик, прекрати сейчас же. Не говори этого слова.
– Черт.
– Я сейчас тебе вмажу. Не говори «черт». Нельзя.
– Почему? Если это чертовщина, то я так и говорю: чертовщина. Самая натуральная чертовщина. Чертовщина! – закричал Алик и с придурковатым видом пропел: – Чер-то-вщи-на-а-а… Ля-ля-ля-я-я-я…
– Все, ты сам напросился! – Я сжал правую ладонь в кулак и даже размахнулся, но тут наверху опять что-то грохнуло, а потом прогремел выстрел. В общем, Алику я так и не врезал.
Я находился в состоянии, близком к обмороку. И Алик тоже.
Затем наступила гробовая тишина.
Свет замерцал.
– Что со светом?
– Я не знаю. Света нет. Ты на люстры посмотри.
Алик посмотрел на люстры и только сейчас заметил, что лампочки, вкрученные в патроны, не работали. Как и тогда, когда на них смотрел я, они были страшно пыльные и обвитые кружевами паутины.
– Они же… Их же… Как же так…
– Именно.
– Ну мы и вли-и-ипли… И, главное, я ничего не понимаю.
– Думаешь, я понимаю? – усмехнулся я. – И вообще мне кажется, что это просто какой-то нелепый сон. Вот скоро я проснусь в машине, приедет эвакуатор и отвезет нас туда, где…
Выстрел.
Мы вздрогнули. Но остались на местах.
– Алик. Давай обследуем дом? Может, например, на кухне окна не замурованы.
– Я не сдвинусь с этого места, – сказал Алик.
– Почему?
Он потупился.
– Боюсь. Вдруг там… еще страшнее.
Я вздохнул и устало помассировал виски, как это любила делать моя тетя.
– Делать что-то все равно надо. Стоять на месте – не выход из положения.
– Очень смешно. Выход из положения.
– Не цепляйся к словам. Ты же понял, что я имел в виду.
Алик промолчал. Посмотрел на аккуратную кирпичную кладку, украшавшую дверной проем. Вздохнул.
– Ну да. Ты прав. Идем, что-нибудь поищем.
Мы сделали первый шаг по направлению к дверному проему, ведущему из гостиной в темноту…
Эту мелодию я узнал сразу. «Лунная соната» Бетховена. Точно такая же мелодия стояла на мобильнике моей мамы. Она любит классику.
Мы остановились как вкопанные напротив пианино. Кто-то невидимый нажимал
Мелодия была чистой, красивой, яркой. Она затрагивала самое нежное, что только есть в душе человека. Возможно, в другой ситуации я сел бы в кресло, закрыл глаза и насладился бы чудесной музыкой, но сейчас… Впрочем, и в этой ситуации я закрыл глаза. И заткнул уши. Потому что «Лунную сонату» играл невидимый музыкант. Потому что мелодия, казалось, доносилась до нас не от пианино, а из самого ада…
Почему-то с заткнутыми ушами я слышал мелодию гораздо громче, чем с открытыми, а мысленным взором четко видел клавиши, которые нажимались сами собой.
Мелодия заиграла быстрее. Еще быстрее. Моя душа неслась вместе с ней. Казалось, душа отделилась от тела и теперь вечно будет скитаться по нотным просторам… В какой-то момент музыка заиграла так быстро, что все звуки слились воедино. «Лунная соната» превратилась в звон. В писк. В адский звук. Больше всего на свете я хотел умереть, чтобы больше не слышать это мракобесие.
Звон набирал силу, высоту. Я корчился, как от боли. Затыкал уши, мотал головой из стороны в сторону, но ничего не помогало…
И неожиданно он прекратился.
Его сменила тишина. Некоторое время чудилось, что и она тоже звенит. Как камертон.
Я опасливо открыл глаза. Посмотрел на пианино. Нотная тетрадь была раскрыта на последней странице.
– Алик?
– Что?
– Ты слышал «Лунную сонату»?
– Да… – ответил мой друг, с ужасом взирая на пианино.
– Нотная тетрадь на последней странице раскрыта. А была раньше где-то на середине.
Алик хотел что-то сказать, но вместо его слов я услышал страшный грохот: это невидимый музыкант с силой захлопнул крышку пианино. Нотная тетрадь упала на пол.
Нетрудно представить, что с нами было. И так до смерти напуганные, мы испугались еще больше, хотя к тому моменту казалось, что большего страха просто не бывает. Но как мы узнали позже, бывает. Да и вообще – есть ли у страха предел? Думаю, нет.
…Некоторое время ничего не происходило: пианино молчало, наверху тоже было тихо, свет горел равномерно. Но почему-то я знал, что это спокойствие ложное. Чувствовал, что это затишье перед бурей, и все то, что только что произошло, очень скоро покажется нам цветочками…
– Я понял, – рассмеялся вдруг Алик.
– Что ты понял?
– Ну, про пианино, – пояснил Алик, и смело подошел к музыкальному инструменту. Стукнул кулаком по его «макушке». Пианино жалобно звякнуло.
– Понял что?
– Пианино играло само собой! – заявил Алик и торжествующе на меня посмотрел.
– Да? Странно, а я этого как-то не заметил…
– Не цепляйся к словам. Ты же понял, что я имел в виду, – ответил Алик точь-в-точь как я десять минут назад.
– Нет, не понял.