Шрифт:
1
Ночь. Гроза. Старый дом
В доме нет электрического освещения, и кромешную тьму рассеивают лишь кратковре менные вспышки молний. В мертвенных отсветах мощных разрядов, бьющих с небес, виден стол. На столе лежит женщина — или некое существо, похожее на женщину. Она кричит от боли. Хрипло переводит дыхание и снова кричит.
Трое стоят над ней в полном молчании. Один из них — самый высокий и крепко сложенный — находится в ногах у женщины. Он принимает, роды.
Именно это таинство и происходит в старом доме. Женщина на столе кричит, а трое ждут, когда ее чрево исторгнет
В конце концов этот кошмар подходит к концу, и в отсветах молний посторонний наблюдатель увидел бы красную макушку маленького существа, проталкиваемого по родовому каналу. Но постороннего наблюдателя здесь нет — здесь только свои.
Высокий протягивает руку, он ничего не говорит, но его понимают без слов. В руку ему вкладывают вилку, и он снова наклоняется к женщине, чтобы проделать этим не уместным в данной ситуации инструментом какую-то манипуляцию — возможно, вскрыть плодный пузырь.
Женщина снова заходится в крике, ее огромный живот напрягается в последний раз, и в доме слышен новый крик — жалостный, слабый, прерывающийся — крик ребенка, пришедшего в этот мрачный неустроенный мир в его самые роковые минуты.
В руке у высокого появляются большие ножницы, и этими ножницами он, не долго думая, перерезает скользкую от крови матери пуповину.
Женщина на столе затихает. Наверное, она потеряла сознание. Трое разглядывают ребенка. Они даже не пытаются его утешить, хотя младенец продолжает хныкать.
По-прежнему не проронив ни слова, высокий заворачивает ребенка в грязную тряпицу и идет из дома. Двое следуют за ним. По дороге один из них захватывает совко-чую лопату.
Эти трое выходят на террасу, спускаются по скрипучей деревянной лестнице. Не обращая внимания на сильный дождь и молнии, проходят мимо остова старого автомобиля со смытым в гармошку капотом, мимо бочки для дождевой воды, наполненной сегодня доверху — к бочке прислонена ручная коса. Вот они за изгородью, на «ничейной» земле. Высокий отдает хнычущего младенца и начинает копать жидкую грязь, в которую превратилась под ливнем жирная плодородная почва. Он налегает на лопату, но копает неглубоко. Ребенок плачет, и тут у одного из троих — у худого, нескладного с лысым бугристым черепом — не выдерживают нервы: он поднимает лицо к черному жестокому небу и горестно воет. И в его вое нет ничего человеческого…
2
«Ничейная» земля Хоум, Пенсильвания
— Ну что, играем? Раз, два, три, давай!..
К сожалению, ни одному европейцу (за исключением, пожалуй, англичан), ни русскому, ни тем более китайцу не оценить по достоинству всех прелестей истинно американской игры — бейсбола. Но о проблемах всех перечисленных народностей ничего не знают, да и не хотят знать шестеро подростков, собравшихся одним ясным теплым утром в середине августа на «ничейной» земле вблизи фермы Пиклоков.
Заводилой был светловолосый парнишка в красной футболке и джинсах, он же исполнял роль отбивающего — бэттера. Напротив него в качестве подающего — питчера — стоял другой подросток, чернявый, с надвинутой на глаза бейсбольной кепкой, одетый в черную футболку и холщовые штаны. Ему было явно не по себе здесь, но он старался этого не выказывать.
— Мяч грязный, — пожаловался он.
— Хватит
Делать нечего. Питчер в кепке встал в позицию для броска, размахнулся и кинул мяч.
— Ого!
Светловолосый не промахнулся. Мяч, отбитый вверх и в сторону, вылетел за пределы игровой площадки и далеко откатился. Третий игрок — рыжий и веснушчатый тинейджер с перчаткой-ловушкой — кэтчер — побежал за ним, но остановился, не дойдя нескольких шагов, потому как уткнулся в изгородь из натянутой колючей проволоки. Веснушчатое лицо вытянулось.
— Эй, ну ты чего? — позвал подающий сердито.
— Мяч укатился на землю Пиклоков… сообщил рыжий, возвращаясь.
Обычно подростки склонны подначивать друг друга на участие в разных опасных авантюрах. Но только не в этом случае. Тинейджеры переглянулись и притихли.
— Ладно, — сказал светловолосый заводила, — у меня есть еще один мяч.
Все заметно повеселели, занимая исходные, предписанные правилами игры, позиции.
— Хватит, — призвал друзей к порядку и сосредоточенности бэттер, — давайте играть.
Наклонившись, он зачерпнул горсть еще сыроватой после вчерашнего ливня земли, растер ее между пальцами, чтобы они не скользили по бите, когда он будет отбивать мяч. Питчер снова изготовился к броску, высматривая прорехи в обороне отбивающего. Тот отвел биту назад и, стараясь найти более устойчивое положение, переминался на месте. В какой-то момент почва вдруг подалась под его ногой, обутой в поношенную кроссовку. Парнишка отшатнулся, и тут питчер кинул мяч. Но светловолосому бэттеру больше не было дела до игры — он закричал от ужаса. Потому что в том месте, где только что находилась его нога, из земли торчала окровавленная детская ручка.
Подростки сразу разбежались кто куда, а бейсбольный мяч так и остался лежать на зеленой траве.
3
«Ничейная» земля Хоум, Пенсильвания
Специальный агент Фокс Молдер наклонился и подобрал лежащий в траве бейсбольный мяч. Хорошая погода, живая природа, мычание коров, патриархальный, почти не тронутый цивилизацией пейзаж — все это в комплексе поднимало ему настроение, заметно подпорченное сразу после того, как он узнал, каким делом на этот раз им со Скалли придется заниматься. Молдер вдохнул чистый, напоенный ароматами лета воздух и улыбнулся.
Пока Молдер предавался благодушествованию, специальный агент Дэйна Скалли с помощью рулетки производила замеры следов, оставленных в непосредственной близости от трупика ребенка, которого день назад обнаружила здесь группа подростков. Когда Молдер приблизился к ней, поигрывая зажатым в руке мячом, Скалли прервала свое занятие и начала излагать то, что ей удалось выяснить в ходе первичного осмотра места преступления:
— Следы от лопаты свидетельствуют о том, что ее лезвие составляет примерно десять или одиннадцать дюймов в ширину. Уступ на правой стороне следа говорит о том, что копал левша. Хотя дети тут сильно все перетоптали, я думаю, что парочка вот этих отпечатков имеет значение для нашего следствия — они слишком велики, чтобы быть оставленными подростками.