Дом
Шрифт:
Мама.
Совершенно непостижимо, что она здесь больше не живет. Что здесь никто не живет. Это больше не дом, а всего лишь здание.
Юэль мог бы разобрать кладовки прямо сегодня вечером. Решить, что продать, выкинуть, пожертвовать, сохранить. Мог бы выбросить все старые продукты. В шкафах на кухне завелись мукоеды. Морозилка в подвале забита мясом, которое надо было съесть еще несколько лет назад.
Он мог бы написать то чертово письмо о маме.
Снова звонит телефон, и на этот
– Здор'oво, – говорит Бьёрн. – С тобой нелегко связаться.
Он немного запыхался, кажется, он идет по улице.
– Я был в душе.
– Несколько часов?
– Чего тебе? – устало спрашивает Юэль.
– Как сегодня все прошло с мамой? – интересуется брат.
– Нормально прошло. Она расстроилась, когда я уходил.
– Она привыкнет.
– Да, выбора у нее особо нет.
Пауза. Бьёрн опять пыхтит. На заднем фоне звук машин, громкое тиканье светофора.
Жизнь и движение. Существование Бьёрна продолжается как обычно.
– Ты приедешь на выходные? – спрашивает Юэль.
– Как раз поэтому я и звоню, – сообщает брат.
Юэль тянется за пачкой сигарет. Пытается сохранить спокойствие. Даже Бьёрну не удастся отвертеться. Но если они сейчас начнут ругаться, возможно, он это сделает.
– У меня не получится. Столько всего надо успеть до отъезда в Испанию.
Юэль закуривает. Глубоко затягивается.
– Ты куришь в доме?
– Да. Но тебе-то что за дело, раз ты все равно сюда не приедешь?
– Слушай. Я очень хочу приехать. Просто сейчас не получается, ведь…
– Конечно, – обрывает его Юэль. – Значит, ты бросаешь меня?
– Что я, по-твоему, должен делать? Отменить поездку? Ты же понимаешь, что я не могу так поступить с детьми!
– Но меня ты можешь оставить один на один с этим дерьмом?
– Я же не мог знать, что маме предложат место именно на этой неделе, – оправдывается Бьёрн.
– Какой кошмар, что это не вписывается в твое расписание.
– Я понимаю, что это тяжело… – начинает Бьёрн.
– Нет, не понимаешь! – Юэль кричит. Теперь уже все равно. – Тебя здесь не было, тебе не нужно было волноваться каждую гребаную секунду, что она упадет или опять уйдет посреди ночи, и ты не заставлял ее есть и принимать лекарства и не вытирал пятна мочи…
Он делает паузу, чтобы затянуться сигаретой.
– Но там же были эти… как их… ассистенты? – удается вставить Бьёрну, но Юэль делает вид, что не слышит.
– …и тебе не нужно было силой заталкивать ее в «Сосны», хотя она умоляла, чтобы ее забрали оттуда, и у тебя нет эгоцентричного чертового братца, которому насрать и на нее, и на тебя!
В трубке становится совершенно тихо.
– И соцработники не оставались здесь круглосуточно, – добавляет Юэль.
Следующая затяжка такая резкая, что сигарета потрескивает.
– Алло? – говорит он.
– Я просто ждал, пока ты успокоишься, – отвечает Бьёрн. – С тобой совершенно невозможно
– Ты должен приехать, разве ты не понимаешь? Я не справлюсь в одиночку.
– Вообще-то мне тоже нужна эта поездка. Мне тоже было нелегко.
Юэль смеется. Смех звучит фальшиво и резко. Истерично.
– Бедняжка!
– Ты бы понял, будь у тебя своя семья. Перед ними у меня тоже есть обязательства.
Юэль бросает окурок в раковину. Замечает, что от злости его потряхивает.
– Если у меня нет семьи, это еще не означает, что у меня нет собственной жизни.
Бьёрн не отвечает, но между ними эхом отзывается: Да что ты говоришь?
– У меня нет денег ставить все на паузу, потому что ты должен ехать в Испанию! – продолжает Юэль. – Мне нужно работать, чтобы не лишиться квартиры.
– Какая-нибудь заначка у тебя наверняка есть, – заявляет Бьёрн.
Господи, как же он ненавидит брата. Бьёрн забыл, что значит не иметь денег. Он думает, что любой может заработать, достаточно только принять это решение. Как сделал он сам.
– Ты должен приехать, – говорит Юэль. – Прошу тебя. Мне нужна твоя помощь.
Умолять противно. Но от этого его слова не перестают быть правдой.
– Ты нужен маме, – добавляет он.
– Мама даже не заметит, там я или нет. – Бьёрн замолкает. Кажется, он собирается с силами. – Возможно, это правильно, что тебе придется этим заниматься, если учесть, как часто ей приходилось за тебя волноваться. Пора и тебе повзрослеть и взять на себя ответственность.
Юэль опускает телефон. Смотрит на улыбающегося Бьёрна на экране. Вешает трубку.
Он хотел бы заплакать. Может, это помогло бы избавиться от ощущения нереальности, чувства, что все происходящее лишь жалкая имитация жизни.
Отлично, Юэль. Я тебе почти поверил. Ты поэтому жрешь мамины таблетки и пьешь все, что попадается под руку? Чтобы приблизиться к реальности?
Признай факты. Ты никогда этого не хотел.
Возможно, Бьёрн прав. Возможно, Юэль так и не повзрослел. Он видел, как это происходит с другими, кто слишком долго принимал наркотики. Они останавливаются в развитии. Ему самому не было и шестнадцати, когда он начал.
Он думает о парнях-подростках на площади в Скредсбю. Неужели он тоже был так молод? Его запугивали пропагандой восьмидесятых и девяностых годов. Репортажами. Информационными кампаниями. Фильмами. Молодежными сериалами с правильными главными героями, которые превращались в алкоголиков, единожды напившись, или отчаявшихся наркоманов, как только они выкурили первый джойнт, занюхали дорожку, приняли таблетку. Эту ложь раскусить было так легко, что он думал, что все было ложью. А если нет, его это все равно не касалось. Он думал, что уникален, непобедим. Он ошибался.