Дом
Шрифт:
— Это я её кинул, — в открытом окне меж ярких звёзд появилась круглая лысая голова. — Я — Урт.
И водяной помахал в знак приветствия рукой.
— Привет, Урт. Хорошо, что ты гадюку не кинул, — Ваня слез с кровати и подошёл к окну.
— Гадюк сейчас трогать нельзя. Они сейчас змеят носят — нельзя тревожить, — простодушно объяснил тот.
— Очень хорошо. Я так рад. А скоро он кончается, сезон этот?
— Да, недели две осталось.
— Урт, никогда не кидай мне в постель
Водяной пожал плечами.
— Не буду, раз просишь.
— Да ты заходи, что под окном жмёшься?
— Нет — нет, — замахал Урт. — Я в людские жилища не ходок. Я потому и лягушку-то кинул, чтоб она тебя разбудила. Сам не пошёл.
Ваня снова погладил холодное лягушачье брюшко.
— У меня дело к вам, — сказал водяной. — К тебе и к Фоме.
— Фома тоже спит, наверняка. Да и что ещё за дело среди ночи? — зевнул Ваня.
— Пойдёмте со мной. Я вам что-то такое покажу, чего вы в жизни не видели.
Ваня мысленно представил себе ночную прогулку и спросил:
— Может, завтра?
— Нет, сегодня, — ответил водяной. — Завтра поздно будет.
Ваня отдал лягушку Урту, подошёл к стене рядом с кроватью и осторожно постучал. Подождал и постучал снова. В ответ раздалось неясное бормотание. Ваня стукнул сильнее.
— Фома, вставай, Урт пришёл.
— Урт пришёл, Урт уйдёт. Мне что с того… — послышалось из стены невнятное бурчание.
— Он показать что-то хочет.
— Мне пятьсот лет, что я не видел? Завтра, всё завтра.
— Завтра нельзя, — тревожно зашептал с улицы водяной, — Поздно будет. Сейчас надо.
Вскоре из-под кровати вылез сонный и растрёпанный домовик. В бороде его запутались соломинки, крошки табака и перья.
— И напасти на вас никакой нет. Всё шляетесь и шляетесь ночами. Куда, зачем, сами не знаете… — ворчал он на ходу.
— Пойдём, — Ваня, кое-как одевшись, схватил его за руку и потащил к окну, откуда тянуло прохладой и свежестью.
— И куда несёт?.. — бормотал Фома, спрыгивая с подоконника в сад.
Урт пошёл впереди, поминутно оглядываясь по сторонам, и поводя плечами, будто от холода. На самом деле ему было просто не по себе. Водяные не очень-то любят далеко отходить от воды. На суше они чувствуют себя скованно и неуютно.
Сначала друзья шли через поля, наводнённые темнотой, по сырой, озябшей траве, притихшей под усыпанным созвездиями небом. Изгибы равнин походили в темноте на головы и плечи уснувших в незапамятные времена великанов, которые могут проснуться в любую минуту, и потому ночные пешеходы должны ступать очень осторожно, чтобы не разбудить исполинов. Ване стало страшно.
— Фома, — позвал он, — я боюсь.
Лохматый Фома,
— А что ж увязался-то, раз страшно? И то правда, за кем пошёл — за Уртом. Это надо совсем ума лишиться: среди ночи, за водяным невесть куда потащиться. Да он тебя сейчас в болото заведёт и бросит пиявкам да жукам-водянцам на съеденье. А ты, чисто глупой, веришь кому ни попадя…
— Фома, взмолился Ваня, — ты-то хоть не пугай, и так оторопь берёт.
— Пужли-и-ивый, — протянул домовик. — Раз пужливый, на небо смотри. Враз весь страх пройдёт.
Ваня послушно поднял глаза вверх и замер от восхищения. Нигде в мире не видно столько звёзд, сколько в России ночью в поле. Гуще, чем пчёл в улье, больше, чем капель в ливень, чаще, чем травинки в лугах. Небо светилось и играло. Ване вдруг показалось, что оно словно бы падает на него. Будто вверху лопнул огромный мешок со светящимися зёрнами и они потоком льются на землю. Каждая звёздочка дрожала и переливалась. Луны не было и звёзды сияли яркие, как свечи. Ваня взвизгнул от восторга:
— Вот как!.. И что, всегда тут так?
— Всегда, коли туч нет.
Не сводя с неба широко распахнутых глаз, Ваня зашептал:
— Фома, а мы ещё сюда пойдём? Красота какая…
— Под ноги… — едва успел сказать домовой, как Ванина нога запуталась в прочных стеблях трав и он кубарем полетел по крутому склону оврага. Урт и Фома подбежали к нему, когда мальчик уже скатился на дно.
— Живой, что ли? — спросил, запыхавшись, Фома.
— Не ушибся? — испуганно тронул Ваню за плечо водяной.
— Живой, не ушибся. Только испугался немного, — ответил Ваня и засмеялся. — А здорово я? Кубарем, а? Здорово?…
Фома схватил его за ухо и потянул вверх.
— А ну вставай, шкода! Перепугал тут всех вусмерть, да ещё и хохочет. Ходить не умеет, а туда же, гулять по ночам… Вставай, пошли, огрызок.
Ваня потёр горячее ухо.
— Ладно, Фомушка. Помянешь меня. Уснёшь под моей кроватью, я тебе таракана в бороду пущу.
Фома, хоть и был домовиком, и обязан был дружить со всей живностью, что живёт в его доме, тараканов не любил и даже побаивался.
— Вот ещё! Такую тварь в доме терпеть. Ни вида, ни проку. Одни усы. Тьфу, гадость! — говорил он о живших в кухне за печкой прусаках.
Поэтому, заслышав такую угрозу, Фома вскипел:
— Да я ж тебя за такие слова распишу, как яйцо под Пасху, — закричал он, потрясая маленьким кулачком, и попытался броситься на отбежавшего на безопасное расстояние Ваню, но Урт перехватил его.
— Фома, Ваня, — заговорил он с укоризной. — Как ни стыдно. Как две водомерки скачете.