Дома стоят дольше, чем люди (сборник)
Шрифт:
Машина подъехала к зданию банка. Сема вышел и отсутствовал довольно долго.
Сабир вытащил диск, покрутил ручку приемника и нашел нужную волну с мусульманскими мотивами, так желанными его сердцу. В этой музыке сконцентрировалось все: родители и семья, покой и справедливость. Становилось легко и ясно.
Сема вышел из банка, но не один, а вместе с молодой женщиной – высокой и сверкающе красивой. Женщина проводила Сему до машины. Они заканчивали свой разговор. Сабир услышал слова: «проценты», «инструмент». Видимо, женщина – работник банка, и провожала
– Знакомьтесь, – представил Сема. – Это Сабир.
Он не сказал «мой шофер». Назвал только имя и тем самым как бы приблизил к себе. «Шофер» – это обслуга, а «Сабир» – друг, племянник, родственник.
Красивая женщина кивнула Сабиру уважительно. Сема поцеловал ей руку и сел в машину.
Поехали. Сабир молчал, потрясенный. Он никогда не видел таких красавиц так близко от себя. Только в кино.
– Она предложила мне переложить деньги на срочный вклад, – поделился Сема. – Процент больше, но риск.
– Какой риск? – спросил Сабир.
– А вдруг я умру?
– Не надо приманивать плохое, – хмуро заметил Сабир.
Эта женщина испортила ему настроение. Как бы показала: где он и где она. Она – высоко, в денежных волнах, в тонких ароматах. А он, Сабир, за баранкой с утра до вечера, постоянная экономия средств, Румия с больными придатками, и никакого просвета впереди. Впереди – опять машина, дорога, тусклая Румия, рабская жизнь. Дети вырастут, но не отвалятся. Захочется им помочь. И опять двадцать пять, как белка в колесе. А эта женщина живет исключительно для того, чтобы украшать, и поражать, и будить мечту. Кажется, что у таких людей другие законы и другие правила бытия.
– А она тоже хочет? – мрачно спросил Сабир.
– Кто? – не понял Сема.
– Ну, вот эта… Банкирша.
– Что хочет?
– Мужчину.
– А-а… У нее двое детей. И муж. Значит, размножается. А что?
Значит, тоже хочет. И отдается. И кто-то ее имеет и разглядывает ее прелести.
Сабир обозлился и насупился.
– А я тоже воевал, – вдруг сказал Сабир.
– Когда? – не понял Сема.
– В Сумгаите. Азеров били.
– Ужас, – отреагировал Сема. – По тебе не скажешь.
Сабир придумал. Наврал зачем-то. Ему вдруг захотелось быть сильным и жестоким и насиловать таких, как банкирша. Быть хозяином жизни, а не батраком, наемным работником. Сабир дышал через нос. Ненавидел. Кого? Всех.
Сема не замечал его настроения. Думал о своем. Неожиданно сказал:
– Я хочу послать тебя в Турцию.
– Зачем? – удивился Сабир.
– У меня там апартаменты. Я хочу их продать.
– Апартаменты – это что? – не понял Сабир.
– Квартира. На берегу моря. Я купил за восемьдесят тысяч евро, готов продать за шестьдесят.
– А зачем продавать? Стоит, есть не просит.
– Вот именно что просит. Недвижимость надо содержать. Мы платим коммунальные услуги, а сами не живем. За все время были два раза.
Сабиру вдруг мучительно захотелось в Турцию. Он засиделся, как в тюрьме. А тут – движуха, новая страна, новые люди.
– Продашь квартиру, возьмешь
Он всегда предлагал двадцать процентов. Десять – мало, тридцать процентов – много, а двадцать в самый раз. У Сабира в мозгу распустились розы. Райский сад. Он быстро сообразил: поступление в медицинский институт обеспечено, и еще останется. Можно будет открыть свой бизнес.
Заниматься овцами Сабир уже не хотел. И в Самарканд не хотел. Провинция. Подняться можно только в Москве.
Сабир возмечтал открыть свой таксопарк, как Алик. Купить несколько подержанных корейских машин, снять офис, нанять диспетчера и медсестру. И вперед к сияющим вершинам.
Сабир отправился в Турцию. Сема дал ему доверенность на продажу.
Сабиру несказанно повезло. Квартиру захотел купить рыжий голубоглазый турок, занимающий соседние апартаменты. Турку не хватало двух спален, он мечтал о расширении, так что Сабиру не пришлось далеко ходить.
Квартиру следовало переоформить, получить нужные документы. Потребовался переводчик, нотариус. Пришлось выдергивать из Москвы Сему. В Турции все строго. В конце концов дело было сделано. Сабир вернулся другим человеком. Анна Андреевна его не узнала: Сабир посвежел, оделся и отъелся. Лицо покрыто золотым загаром, любо-дорого смотреть.
– Людям идет благополучие, – заметила Анна Андреевна. – Ты стал похож на американского сенатора.
Двадцать процентов от продажи – довольно тонкая пачка, которую можно было уместить во внутреннем кармане куртки. Но Сабир не дурак, носить в карманах такую ценность. Он открыл в ближайшем банке валютный счет и положил под проценты. Процент – ничтожный, однако в плюс, а не в минус. И не в ноль, как если бы он спрятал деньги в доме.
Сема отправился в свой престижный банк, который находился в центре Москвы. Большому кораблю большое плаванье.
Сема положил сумму на срочный вклад, присовокупил к уже имеющейся. Поехал обратно.
Неожиданно почувствовал нестерпимый звон в ушах. Повернул руль и поставил машину возле гостиницы «Пекин», в неположенном месте. Там нельзя было парковаться.
К машине резво подбежал пузатый мент в предвкушении навара: машина дорогая, значит, владелец с деньгами и не будет мелочиться.
Владелец сидел положив голову на руль. Должно быть, выпил. Штраф удваивался и даже утраивался, но водитель в переговоры не вступал. Он умер. Душа отлетела. Но не далеко. Она была еще в машине, и полицейский ее чувствовал.
Тягостно присутствовать при финише человеческой жизни: добежал, коснулся ленточки – и привет… Все вокруг как прежде, а тебя нет и уже не будет нигде и никогда.
Полицейский снял фуражку. Снежинки падали и застревали в его волосах.
Анна Андреевна не выла, тихо плакала. Только после смерти она оценила мужа: настоящий мужчина – защитник, добытчик, любовник, а не уж на сковороде, каким был профессор Юрий Вениаминович.