Домашний быт русских цариц в Xvi и Xvii столетиях
Шрифт:
В первую эпоху человеческой жизни в понятиях и представлениях человека господствовал и управлял всею его деятельностью идеал богатыря, т. е. идеал собственной физической силы человека. В то время физическая сила была первою необходимостью для человека, а след. первым, самым высшим, почти исключительным его достоинством. В то время, по естественным причинам, человек везде в своей деятельности должен был богатырствовать, богатырски завоевывать себе положение и побеждать природу больше силою плеча, чем силою ума. Богатырство было исходным началом его жизни, оно же стало и высшим его идеалом. Под влиянием этого-то идеала и созидались постепенно все первобытные воззрения человека: в его меру он мерил и все своп первоначальные отношения, все положения своей жизни.
Очень понятно, что, по физиологическим особенностям своей природы, женская личность не могла приравняться к этому идеалу, к этой первозданной и тогда единственной мере человеческого достоинства. Правда, что в богатырский век и она должна была носить в себе некоторые богатырские черты; но вполне сделаться богатырем ей было невозможно. Призванная природою к рождению детей и ко всем тяжким последствиям этого действия природы, каково воспитание или собственно вскормление ребенка и т. д., женщина одним этим действием природы обрекалась
С богатырской точки зрения женщина — существо слабое, не только физически, но и нравственно и умственно. Она отличается детскими чертами. Она даже и создана от кости самого богатыря; она в сущности его ребенок; поэтому зависимость, повиновение — вот ее идеалы, которыми она и воспитывается в течении тысячелетий, т. е. во все то время, когда в быту человеческом должен был господствовать идеал богатырский. Вообще достоинство женской личности на основании этих первозданных идей было возведено в идеал милой жертвы, милой хоти, как выразилось Слово о полку Игоревом. Соответственно этому идеалу ценились и все качества женской личности, вся так называемая женственность, как исключительная сила ее природы, понятая лишь так, как требовал именно этот идеал. В этом идеале и выразился весь жизненный смысл женской доли, весь смысл ее роли общественной, а стало быть и исторической.
Мы не должны также забывать, что эпоха богатырского идеала была вместе с тем и эпохою идеала родительского, т. е. идеала родительской опеки, по которому всякая почему либо зависимая личность иначе не представлялась, как в образе малолетства.
Естественно, что навсегда слабая и зависимая женская личность должна была навсегда же сохранить в своем лице образ нескончаемого малолетства, нескончаемого детства, ибо такова была сила первозданных богатырских и патриархиальных убеждений человека.
Само собою разумеется, что те же первозданные убеждения и идеалы управляли и нашим бытовым развитием. У нас по причине нашей молодости они сохранились даже с большею свежестью, чем у других европейских народов. Богатырские идеи, как и идеи родительской опеки, у нас живут еще до сих пор, а в допетровскую эпоху они были в полном цвету.
Идеал родительской опеки был основателем и устроителем всего нашего быта. По этому идеалу создалось наше общество и государство. Ио этому идеалу наше общество представлялось совокупностью семьи или родни, так что его разряды или ступени, особенно низменные, иначе и не представлялись, как малолетними и постоянно обозначались именами родства, каковы были, отроки, пасынки, детские, молодь. Самые низменные в общественном смысле именовались сиротами, т. е. людьми несчастными в смысле родства, а стало быть и в общественном смысле, каково было вообще неслужилое земледельческое и промышленное сословие, не обладавшее властным положением в обществе.
По идеалу родительской опеки, не только личность женщины, но и личность мужчины не имела никакого самостоятельного, независимого значения, но той причине, что этот идеал вообще не признавал, да и не мог понять самой идеи личности. Он знал только идею рода, идею отчества, т. е. идею принадлежности лица известному отцу или роду, идею полной зависимости лица от своего родства, вообще идею его детства, а не идею его свободы и самостоятельности. Для него независимая личность получала смысл личности гулящей, как и назывались вольные люди, которые так сказать выпадали из родового крута, т. е. из круга известной зависимости или принадлежности к тому или другому общественному разряду жизни.
Идея родовой зависимости построила по своему образцу и все эти общественные разряды, всякую другую зависимость, все общественные отношения лица, весь общественный наш быт, так что древнерусское общество в существенном и непосредственном смысле есть собственно не общество, а родство, ибо его общее, его идея заключалась в идее рода, а не в идее независимой личности. Вот почему и древний наш быт очень основательно называется родовым бытом.
Но, говорят, у нас не было родового быта, а был общинный быт, след. и общественные отношения устраивались по другому, т. е. общинному началу; след. не только мужчина, но и женщина пользовалась правами личности самостоятельной и независимой; ибо что ж такое община, как не совокупность более или менее обособленных, самостоятельных, равноправных и независимых личностей. Действительно, понятие об общине не допускает иных представлений в отношении устройства общежития, в отношении характера общественности; общее, значит равное для всех; община, значит равенство. В общине, если она служит основою быта, невозможно представить себе какой либо иной порядок жизненных отношений, как не порядок равенства, равноправности всех частей этого общего целого. Все это так. Но одно необходимо помнить, именно: какую силу представляет каждая часть этого общего целого, в чем заключается существенный смысл каждой части; какого свойства эта единица, которая служит основою, корнем всего целого; носит ли в себе эта часть, эта единица, смысл отдельной обособленной личности, независимой личности человека, самого по себе; или она изображает совсем иное свойство, носит в себе совсем иной смысл, именно, смысл человека не самого по себе, а как представителя или выразителя чего либо такого, в чем его личность почитается за ничто, не имеет ни малейшего смысла и значения. Община, как равенство вообще, может вмещать в себе такие составные части, такие единицы, которые хотя, по естественной необходимости, и будут лицами, но вовсе не будут представителями личности. В этом весь вопрос. Наша древняя община была в собственном смысле общиною родов,
Люди самых противоположных взглядов на существенный характер нашей допетровской истории будут, вероятно, согласны в том, что в древней русской жизни, домашней и общественной, с особенною силою господствовало и управляло жизнью отдельных лиц патриархальное родительское начало, что оно в значительной степени господствует даже и теперь. Иначе, конечно, и быть не могло, если непреложна та истина, что русская земля расплодилась по преимуществу первобытною силою нарождения, если род был непосредственным деятелем в образовании народной массы, если на самом деле он был растительною органическою клеточкою, основою строения каждого племени и всего народа, если наконец сама община, являлась только совокупностью этих родовых клеточек, совокупностью не отдельных лиц, а отдельных хозяйств или дворов, в которых замкнулись отдельные роды или семьи. Мы пользуемся таким уподоблением, предполагая яснее и нагляднее представить отношение так называемого родового быта, к быту, так называемому, общинному.
Такой естественный, почти физический ход народной жизни существовал везде. В других странах он еще в незапамятные времена подвергся различным колебаниям и сторонним влияниям и потому очень рано утратил свой первобытный облик, не оставив по себе слишком заметных следов. У нас, в нашей истории, в нашей жизни, сравнительно очень молодой, наоборот, такие следы можно наблюдать даже в настоящую минуту.
Родовой быт, как жизненное историческое начало, для многих является предметом ошибочной, даже нелепой, и к тому еще нелепой теории; а потому, не редко предметом голословных отрицаний и даже остроумных шуток. Нам кажется что отрицатели и порицатели родового быта ведут спор собственно о словах. Они упрекают противников в неопределенности будто бы понятий, заключающихся в словах родовой, патриархальный и стараются определить эти слова, как говорится, научно, т. е. исключительно книжным путем, более в духе грамматическом, чем историческом, более грамматическим именно смыслом отрывочных текстов, а не смыслом самой жизни, разлитой в общем составе древних памятников. Оттого они усердно ищут в родовом быте учреждения, с одной стороны — политического, каково напр. государственное устройство, с другой — юридического, в законах и правах, и конечно ничего учрежденного в этом смысле не находят, вовсе забывая, что родовой быт не есть факт, а есть начало, стихия жизни, которая, как стихия, входит вовсе факты, проницает их, дает им свою окраску, формирует их, но сама ни где в особое учреждение не воплощается. Самое прилагательное: родовой — обозначает только стихийное качество быта и вовсе не указывает какую либо учрежденную, т. е. законченную его форму. Точно также и существительное, род, вовсе не обозначает какого либо учреждения, т. е. искусственной какой либо формы, выработанной развитием общества. Это, напротив, непосредственная, естественная форма человеческой жизни, произведенная стихийною силою рождения. Если же эта форма становится нормою, стихиею не только для домашних, но и для общественных отношений народа, то, замечая повсюду ее присутствие, исследователь с полною основательностью может и весь народный быт обозначить именем этой стихи, именем начала, которое движет всем этим бытом.
Однако ж отрицатели этого начала утверждают, что «слово род значит собственно: семья и что поэтому у славян родового быта не было, а была семья и община, что Русская земля есть изначала наименее патриархальная, наиболее семейная и наиболее общественная (именно общинная) земля» [3] . По смыслу некоторых летописных и других свидетельств слово род действительно обозначает также и семью и даже семью в тесном смысле, на чем особенно, настаивают защитники семейной и общинной теории. Но иначе не могло и быть, потому что семья служит составною частью или же зерном рода; понятие о роде неизбежно заключает в себе и понятие о семье. Семья служит с одной стороны, под видом старшей семьи, его корнем, его основою, а с другой, выражает, под видом младших семей, его размножение, его разветвление; семья, одним словом, относится к роду, как частное понятие к общему. Не мудрено, что в текстах эти понятия очень часто переходят одно в другое, мешаются, и доставляют легкую возможность подыскать свидетельства, указывающие на тожество семьи и рода. Но что же из этого выходит? Что именно хотим мы определить называя народный быт семейным? Не слишком ли широко, пространно, не слишком ли обще такое определение? Люди всегда жили, теперь живут и всегда будут жить семейно. Это неизменное условие человеческого быта, которое в отношении характеристики быта у известного народа, на известной степени его развития, ничего доказывать не может. Словом «семейный» обозначается именно тот тесный, или, вернее, частный смысл жизни, который навсегда останется в быту человечества, какие бы формы и порядки ни принимало его развитие; останется, как естественный, физиологический закон жизни. Нам кажется, что, говоря; фразу: «русская земля была наиболее семейная», мы в историческом смысле ровно ничего не обозначаем. Другое дело, если мы, не взирая на обыкновенный жизненный смысл этого слова, создадим собственное понятие о семье, придадим ей свойства и качества, каких она никогда не имела, именно свойства и качества кроткой и мирной славянской домашней общины и назовем эту общину славянскою семьею, в отличие от обыкновенной семьи, от семьи вообще, тогда, конечно, мы откроем действительно характеристические черты в нашем древнем народном быту и по необходимости назовем его семейным. Оно отчасти так и случилось с защитниками семейно-общинного быта славян.
3
Соч. К. С. Аксакова, ч. I. Стр. 92, 93, 124, и др.