Домик номер семь
Шрифт:
Двадцать первый век! Не то, чтобы Рита понимала, как приложить это в повседневной жизни, но точно знала: детей она не хочет, и это нормально! Вот рожать в шестнадцать, потому что презервативы стоят сто восемьдесят шесть рублей за три штуки - это не нормально.
– Будь я моложе, родила бы от тваво мужика, - продолжила, как ни в чём не бывало, женщина. – Он вон как детей тетёшкает, от такого только и рожать! – она попросту не замечала ошарашенного взгляда Риты. – Вон, дочка моя, видишь, - женщина взмахнула рукой, показала пальцем на невысокую, пухленькую блондиночку, лет
– Что-что? – Рита решила, что ей послышалось. Не может человек в здравом уме говорить подобные вещи! Такого просто не бывает!
– А что? – подбоченилась белобрысая толстуха. – Чего генофонду пропадать? Мужик красавец, от такого рожать и рожать! А уж смотря, как он с ребятишками волохается, понимаешь, что своего дитя он не бросит. А значит, так и будет рядом сидеть, как тот щенок на привязи. Ты бы подумала, девка. Он пока не особо заглядывается по сторонам-то, но ежели не родишь ему двух-трёх ребятишек – не будет он твоим. Любая раздвинет и родит. Так и знай. А хоть бы и я. А что, ежели что – дочка воспитает, чай не бросит родного братика-то.
Женщина отошла в сторону, как ни в чём не бывало, а Рита долго приходила в себя, силясь не наорать на это жирное белобрысое чучело огородное без мозгов и сердца! Не может живой человек так рассуждать, а тем более говорить об этом вслух. Она издевалась на Ритой, ничем другим это объяснить невозможно!
Раздался шум, в двери вошла девушка, если не девочка, неся впереди себя, на вытянутых руках, кулёк с голубым бантом. Видимо, это была та самая счастливая мать, Люба, а в кульке посапывал Павел. У Любы были огромные карие глаза на худеньком личике. Волосы собраны в аккуратную косу, как у школьницы, впрочем, по возрасту этой девочке с торчащими ключицами в школе учиться надо, а не детей рожать.
Следом вошла Вера, в нарядном зелёном платье, рядом приноравливал шаг Борис в белоснежной рубашке. А в самом конце процессии робко ступал парнишка, на вид лет семнадцати. Он с ужасом косился на окружающих и с ещё большим испугом – на кулёк с голубым бантом. Видимо, это был счастливый отец Павла.
Позже все уселись за общий стол, громко говорили, обсуждали будущее Павлика и Олега, толкались локтями, смеялись в голос, передавали с рук на руки совсем маленьких детей, кому ещё рано за отдельный стол, кормили их или отвлекали, грубо и глупо шутили, кого-то активно сватали, нахваливали, обсуждали чью-то личную жизнь, невзирая на лица и понятие «корректность».
Вино закончилось быстро, хоть его и мало кто пил. Рита, белобрысая пухленькая девочка, которая, по мнению мамы, должна улучшить генофонд их семьи за счёт Серёжи, Ангелина. Анжела не гнушалась напитков покрепче.
– Вот так, - довольно проговорил Борис, наливая в рюмку рядом с Ритой водку. – Вот так нормалёк будет.
Рита посмотрела на Серёжу. Он сидел не рядом, между ней и мужем расположилась всё та же маленькая Ева, которая продолжала капризничать, было похоже, что она заболела. Рита не успела даже подумать, что новорожденный
– Я не пью водку, - извиняясь, проговорила Рита. Она действительно не пила крепкие алкогольные напитки, это не было кокетством. Самая серьёзная доза алкоголя на её счету – портвейн в Алуште, целый фужер. Папе тогда пришлось нести Риту на руках до самого домика, а утром ей было невыносимо плохо, и ещё более невыносимо стыдно.
– Чего это не пьёшь?
– опешил Борис. – Взрослая уже. Любаша моя в четырнадцать лет уже наливочку из погреба таскала, - ободряюще проговорил молодой дедушка. – Ничего не случилось.
– А не таскала бы, глядишь, не родила бы в шестнадцать, - тихо проговорил Олег, сидящий рядом. Борис, кажется, не услышал или не придал значения, а Рита услышала если не недовольство, то недоумение.
Олег был рядом со своей семьёй и в то же время далеко. Он наблюдал, так же, как Рита. Наблюдал и удивлялся, иногда отводя глаза в сторону от переполняющего недоумения, а то и злости. Рита с удивлением это заметила и не могла перестать смотреть на Олега, поглощая взглядом его мимику, эмоции, невербальные сигналы.
– Пей, пей, пей, - пробасил над головой Риты Борис, она даже зажмурилась от испуга. Сжала губы, пытаясь отказаться от водки. Она попросту не могла пить её, не умела. Не знала, как это делается. Сначала вздохнуть и выпить, или наоборот? Водка казалась противной даже на запах, который исходил от рюмки, приставленной к губам, о вкусе Рита даже думать не могла. – Пей, пей, пей, - давил Борис на рюмку, та в свою очередь впилась в губы, обдавая невыносимой вонью. – За Павлушу, ножки обмыть святое дело!
Риту едва не вывернуло. Краем глаза она заметила, как поднялся с места Серёжа, готовый выхватить злосчастную рюмку у Бориса, что на руке Серёжи повисла белобрысая толстушка. Видела, как подхватился Олег, – сейчас он схватит брата, применит какой-нибудь приём, и точно будет конфликт, а то и драка. И всё из-за упрямства Риты. Неужели так сложно выпить злосчастную рюмку водки, тем более за здоровье малыша. Он только родился. Пусть растёт здоровым и радует маму с папой, или хотя бы дедушку с бабушкой, а не наблюдает драку в первый свой выход в свет. Неужто водка настолько отвратительна? А даже если и так, не ядовита же. Уж точно Рита не умрёт от небольшой рюмочки…
До того, как подорвался Серёжа, а Олег пустил в ход кулаки, Рита глотнула обжигающую жидкость и замерла, боясь вздохнуть. Губы, горло, слизистую обожгло огнём, разодрало, как при самом сильном раздражении, оцарапало. Не находилось эпитетов передать весь ужас, который испытала Рита от одной-единственной рюмки водки. Она пыталась дышать, остужая гортань, но становилось только хуже, больнее, жгучей.
Рита выскользнула из-за стола, замечая, что невольные зрители её позора расселись по местам, удовлетворённые результатом. Пришлая, калечная, яловая Рита выпила рюмку водки и стала как все, сравнялась с ними и более не представляла живого интереса для публики.