Доминант
Шрифт:
Поэтому я хватаю ошейник, который находился рядом с бокалом на полочке, и протягиваю его Марте двумя руками, смотря в пол. Я не обратил внимания на её замечание, и это должно разозлить её.
– Госпожа Марта? – и держу на вытянутых руках ошейник.
– На колени, - говорит она.
Я с удовольствием выполняю её приказ.
Она в замешательстве, такое бывает, а значит надо помочь. Ибо женщина, которую ты обхаживаешь, не должна касаться конфуза ни в какой момент и степени. Плохо, если это произошло, хорошо, если ты можешь с достоинством вывести женщину из этого состояния, но лучше, если ты не допускаешь возникновение таких ситуаций.
Глядя вниз, отмечаю про себя бокал
– Госпожа Марта?
И протягиваю ошейник ещё раз в её направлении, но так, чтобы задеть бокал, готовясь поймать его, если он от моего жеста выскользнет из руки Марты. Половина его содержимого оказывается на полу. Шампанским залиты наши руки.
– О, Моя Госпожа…
И обречённо опускаю руки с ошейником, опускаясь пятой точкой на пятки, слегка сутулюсь.
Она демонстративно медленно перекладывает бокал из правой, залитой шампанским руки в левую, и протягивает её мне.
– Моя Госпожа! – восклицаю я, и с энтузиазмом бросаюсь слизывать шампанское с её руки.
Но она ударяет меня по щеке, будто назойливого и непонятливого щенка, совершающего не те действия, которые требует от него дрессировщик, и продолжает тянуться рукой. Я делаю вид, что не понимаю, и снова бросаюсь лизать её руку. Следует пощёчина ещё сильней, но ненамного, не настолько, чтобы начать…гордиться Своей Госпожой. И меня не проняло. И я не чувствую силы, которой надо подчиниться. Я снова начинаю лизать тянущуюся к ошейнику руку Своей Марты, и третья пощёчина убеждает меня, что «игра преодолела психологический барьер». Медленно подношу ошейник к её руке, дыхание уже не контролируется, щека горит. Хотелось бы, чтобы она прижала сейчас свою, не успевшую согреться ладонь к моей щеке, но будет другое. Пальчики Марты смыкаются на ошейнике, её рука с ним медленно начинает опускаться вниз, но – замах, и надплечье мне обжигает хлёст. Ошейник был перехвачен ей искусно, застёжкой в руку, чтобы не нанести мне серьёзного увечья – всё продумала заранее.
– Я же всё могу исправить, Госпожа, - негромко говорю я, откинувшись в сторону от удара.
– Что? Что ты сказал? То есть ты думаешь, что ты можешь что-то исправить, что ты можешь решать, что что-то можно исправить, что ты вообще что-то можешь? И я не поняла, - вдруг спохватилась она, - ты что, решил, что ты можешь думать?
– Я только хотел сказать, что твоя одежда там, - указываю в сторону комнат, - и я могу тебя к ней отвести, и помочь одеться.
Она выпрямляется и начинает рассматривать меня, слегка откинувшись назад и склонив голову, как иногда стараются разглядеть картину. А потом наносит ещё один хлёст уже по плечу. Я напрягаю ударенное место и слегка отстраняюсь в противоположную от удара сторону. Напряжённые бицепс, трицепс и дельта, знаю, доставляют животное удовольствие её инстинкту, и она позволяет себе какое-то мгновение глядеть на представившуюся картину, но тут же переключается вниманием на мою реакцию, которая действительно её занимает в данный момент больше всего.
Я молчу, зная, что она ждёт от меня раболепных действий, не слов. Но я не простой раб. Меня ещё надо заставить быть рабом. Я не стану служить, если мне не покажут силу, то же, что я увидел, уже не оказывает на меня действие. Поэтому я застываю и молчу.
Она смотрит на меня с мгновение и третий удар обрушивается на мои собранные на груди руки.
Я не выказываю реакции, пусть разойдётся, пусть забудет всё, что осталось за этой дверью, через которую она вошла. Пусть забудет, кто она там, а станет тем, чем или кем ей хочется быть у меня. Пусть даст волю устроить свистопляску
По её дыханию отмечаю изменения её состояния. Она начинает вожделеть. Но механизм этот тонок и хрупок – одно неловкое движение или слово, и всё придётся начинать сначала. И чем дальше, тем нежнее и хрупче, пока не наступит момент, когда уже ничто не остановит и не собьёт, но наоборот, всё будет только способствовать возбуждению. Сейчас последует первая награда в череде остальных…
– Госпожа, я… - указываю пальцем на пятно от шампанского на её юбке.
– Да, ты! Ты видишь, что ты натворил? Это что такое, я тебя спрашиваю? – и она приседает, чтобы поставить бокал на пол.
Я жадно бросаю взгляд ей между ног, пытаюсь рассмотреть её там, а она встаёт, хватается за пятно на юбке и подносит её к моим глазам, бесцеремонно предоставляя мне возможность видеть резинки чулочков.
Я внутренне закрываю глаза, и даже делаю это видимо, но лишь на секунду, потому что я не имею права не показать Госпоже, что мне хорошо, но и право показать это тоже не имею. По всему телу разливается что-то тёплое и приятное, оно волнуется и с ощущаемой скоростью проникает в каждую мою клеточку, и я замираю в восхищении и животном желании стоящей передо мной женщины с задранной юбочкой, под которой я за тёмным окончанием чулков успеваю рассмотреть ещё и красные трусики с массой сверкающих камушков на лобке, теряющихся сужающейся змейкой по трусикам там, куда мой взгляд при такой стойке Марты уже проникнуть не может.
– Что это такое, я тебя спрашиваю? – и продолжает демонстрировать мне свои трусики.
– Это моя неаккуратность! – отвечаю.
Она отпускает юбку, руки её опускаются вдоль тела. Ошейник, всё не выпускаемый, а удерживаемый ей за застёжку, зловеще брякает и успокаивается, прильнув к бедру Марты.
– Ну, наконец-то!
Броситься бы сейчас к ней, провести руками по бёдрам вверх, задирая юбочку, и прижаться губами к змейке из камушков.
– Чтобы через час она была постирана и выглажена! – приказывает Марта.
И стоит, ждёт. Я оттягиваю этот прекрасный момент.
– Ну?! – восклицает она. – Опять?
– Мне придётся дотрагиваться до тебя, Моя Госпожа, чтобы снять с тебя юбку.
– Ты, похоже, не высокого мнения о моих интеллектуальных способностях? – спрашивает она.
– Что ты, Госпожа! Ты не так меня поняла! Я просто хотел сказать, что… что…- я нарочно делаю вид, что в замешательстве с нужным ответом.
– Милый, - мягко проговаривает она, но тут же с остервенением приступает к застёгиванию ошейника у меня на шее (всё!); она дёргает за ошейник, поднимая меня на ноги, и я больше чем на пол головы возвышаюсь над ней.
– Разве мне надо говорить, - с остервенением выворачивает она слова и начинает резкими движениями расстегивать мне джинсы, - слышишь, ты? Разве мне надо говорить, что если мне захочется подержать твой член рукой, мне придётся расстегнуть тебе джинсы, а?
– говоря это, она запускает руку мне в расстёгнутые джинсы, нащупывает и вытаскивает наружу, сжимая в кулачке, то, о чём только что проговорила. – Или это, всё-таки, само собой разумеющееся?
Ожидая моего ответа, она еле заметно перебирает пальцами и даже пару раз двигает ладошкой вперёд-назад. То, как она это всё проделывает, ни в какую не увязываются с тоном, которым она проговорила свою фразу. И я млею. Нега удавом передвигается по всему моему напрягшемуся телу.